Роберт Шекли - Сборник рассказов «Глаз реальности» Страница 4

— Карен, о чем ты? У нас нет никаких детей!

— Пока нет. Но когда будут, это будут средние американские дети. Не думаю, что я перенесу такое! Да и никакая мать не сможет. Я ухожу, меняю фамилию и имя и начинаю с нуля. Прощай, Джордж.

После этого жизнь Джорджа начала рушиться с необычайной быстротой и фундаментальностью. Он слегка повредился в уме. Ему казалось, что люди, смеющиеся за его спиной, смеются именно над ним, а это, ясное дело, ничуть не содействовало излечению его психоза, даже если выяснялось, что они смеются по другому поводу. Он стал носить длинные черные пальто, черные очки, он оглядывался, входя и выходя из дверей, а в кафе сидел, закрывая газетой свое усредненное американское лицо.

Наконец Джордж бежал из Англии, оставив позади презрительные ухмылки былых друзей. Теперь он не мог найти убежища в тех местах, где бывал раньше — в Гоа, на Ибице, в Пуне, Анапри, Иосе или в Марракеше. Во всех этих местах у него были друзья, которые обязательно станут хихикать за его спиной.

В отчаянии он отправился в изгнание в самое невероятное и невообразимое из всех мест, какое только мог придумать, — в Ниццу, Франция.

А теперь держитесь, Джоуи, мы сразу пропускаем несколько месяцев. Февраль в Ницце. Холодный ветер дует с Альп, и пальмы на Bouleward des Anglais[2] выглядят так, будто собираются сложить свою листву в чемоданы и вернуться в Африку.

Джордж лежит на давно не прибиравшейся кровати в своем отеле «Les Grandes Meules»[3]. Излюбленный приют самоубийц. Выглядит как склад в Монголии, только куда мрачнее.

Стук в дверь. Джордж открывает. Входит восхитительная женщина и спрашивает, не он ли знаменитый Джордж Блакстер, Средний Американец. Джордж отвечает, что так оно и есть, готовя себя к тому новому оскорблению, которое этот жестокий и беззаботный мир собирается ему нанести.

— Я — Джекки, — говорит она ему. — Из Нью-Йорка, но сейчас отдыхаю в Париже.

— Хм-м, — отвечает Джордж.

— Решила потратить несколько дней, чтоб взглянуть на вас, — продолжает она. — Узнала, будто вы тут.

— Ну, и чем могу быть полезен? Еще одно интервью? Последние приключения Среднего Мужчины?

— Нет, нет, ничего подобного! Однако, боюсь, я немного нервничаю... Нет ли у вас чего-нибудь выпить?

В эти дни Джордж погрузился в такие глубины самоедства и отвращения к себе, что перешел на абсент, хотя и ненавидел его всей душой. Он налил Джекки стаканчик.

— О'кей, — сказала она. — Пожалуй, лучше сразу перейти к делу.

— Что ж, послушаем, — мрачно отозвался Джордж.

— Джордж, — сказала она, — вам известно, что в Париже есть платиновый брус длиной точно в один метр? Джордж в изумлении уставился на нее.

— Этот платиновый метр, — продолжала она, — является эталоном для всех остальных метров в мире. Если вы хотите узнать, правилен ли ваш метр, вы везете его в Париж и сравниваете с их метром. Я упрощаю, конечно, но вы понимаете, к чему я это говорю?

— Нет, — ответил Джордж.

— Этот платиновый метр в Париже был изготовлен по международному соглашению. Все страны сравнили свои метры и вывели среднюю величину. Эта средняя величина и стала стандартным метром. Понимаете теперь?

— Вы хотите нанять меня, чтоб я украл для вас этот метр?

Она нетерпеливо качнула головой:

— Послушайте, Джордж, мы с вами взрослые люди и можем говорить о сексе, не ощущая неловкости, правда?

Джордж выпрямился. В первый раз за все время в его глазах появилось осмысленное выражение.

— Дело в том, — говорила Джекки, — что за последние несколько лет я испытала уйму разочарований в моих отношениях с мужчинами. Мой психоаналитик — доктор Декатлон — говорит, что все это из-за моего врожденного мазохизма, который превращает все, что я делаю, в сплошное дерьмо. Таково его мнение. Лично же я полагаю, что мне просто не везет. Правда, я в этом не уверена, и для меня крайне важно узнать, так ли это на самом деле. Если у меня мозги набекрень, мне придется пройти курс лечения, чтоб потом получать полное удовольствие в постели. Если же врач ошибается, то я с ним даром теряю время и к тому же немалые деньги.

— Мне кажется, я начинаю понимать, — протянул Джордж.

— Проблема в том, каким образом девушка может выяснить, являются ли ее неудачи следствием собственной неполноценности или мандража у парней, с которыми она имела дело? Стандарта для сравнения нет, нет специального сексоизмерителя, нет способов оценить истинно усредненное сексуальное поведение американца, нет платинового метра, с которым можно сравнить все прочие метры мира...

И тогда Джорджа как бы озарило сияние солнечных лучей, и все стало для него яснее ясного.

— Я, — возопил он, — я — средняя величина американской мужской сексуальности!

— Детка, ты — уникальный платиновый брус точно метр длиной, и в мире нет ничего равного тебе! Иди ко мне, мой дурашка, и покажи мне, что такое настоящий средний сексуальный опыт!

Ну, вот так и разнеслась слава Джорджа, ибо девушки вечно делятся своими секретами друг с другом. И множество женщин узнали об этом, а услышанное заставило их заинтересоваться возможностью сравнения, так что вскоре у Джорджа совсем не осталось свободного времени и его жизнь оказалась так плотно и божественно заполнена, что подобное ему не только не снилось, но даже в самых смелых мечтах не могло быть воображено. Бесконечным потоком к нему сначала шли американки, а потом дамы всех национальностей, узнавшие о нем с помощью подпольной глобальной женской сексуальной информационной сети. К нему приходили неудовлетворенные испанки, сомневающиеся датчанки, беззащитные суданки, женщины отовсюду летели к нему, как мошки на свет лампы или как пылинки, увлекаемые в сточную трубу течением по часовой стрелке (в Северном полушарии). В худшем случае все было хорошо, а в лучшем — неописуемо прекрасно.

Теперь Блакстер независим и богат — благодаря дарам, подносимым ему благодарными дамами-обожательницами всех национальностей, типов, форм и цветов. Он живет в великолепной вилле, подаренной ему французским правительством в знак признания его исключительных талантов и огромных заслуг в деле развития туризма. Он живет в роскоши и совершенно независим; он категорически отказывается иметь дело с исследователями, желающими изучать его феномен, чтоб писать книги под названием «концепция усредненности в современной американской сексуальности». Блакстер в этом не нуждается. Чего доброго, они навредят его стилю.

Он живет своей собственной жизнью. Как-то он поведал мне, что по ночам, когда последняя дама, радостно улыбаясь, покидает его, он садится в огромное глубокое кресло, наливает стакан старого бургундского и обдумывает парадокс: его общеизвестная усредненность превратила его в чемпиона среди большинства, если не всех американских мужчин, сразу в нескольких жизненно важных и приятнейших областях. То, что он оказался средним, дало ему возможность обогатить свою жизнь бесчисленными преимуществами. Он — платиновый эталон, счастливо проживающий в хрустальном ящике, и он никогда не вернется к тому, чтобы быть просто уникальным, как все остальные экземпляры человеческой расы.