Райдо Витич - Испытание на зрелость Страница 4

Я познакомился со всеми. Я исследовал всю станцию, включая порт. Я стал героем будней Спасателей, но ни на шаг не придвинулся к финалу. Это убивало меня и я чувствовал, как впадаю в анабиоз наравне с людьми. Заражаюсь и разлагаюсь. Пока не физически, но до этого недалеко.

Это было самое худшее из того, что я мог представить. Единственное, что встряхивало — задание, задачи, что ставились перед моим отрядом. Сложные? Я бы не сказал, хотя для людей — да, наверное, трудные. Об этом я подумал, когда мы вытаскивали биологов из ущелья Колизея, метеорита, что шел своим курсом и убивал холодом, гранитными наслоениями, в которых невозможно было установить страховочные тросы. Мой напарник Бил погиб — трос сорвало и он улетел вместе с ним, я же нырнул дальше без всякой страховки. Зачем? Ведь есть поля и течение энергии, как поток воздуха. Нужно договорится с ними и они сами доставят тебя куда надо. А дальше дело техники — зацепить пятиместный траншер и отбуксировать со всем составом дурных ученых на станцию.

Еще одна загадка для меня — зачем ученые исследуют метеориты? Почему человек бросает все силы на освоение космоса? Не проще ли было для начала освоить близлежайшее поле — себя?

Впрочем, философия. Я серьезно устал от всех тех ребусов и загадок, что мне загадывали ежедневно.

А тут новое задание.

Я сразу понял — быть беде.

— Возле Х-7 терпит бедствие пассажирский лайнер. Наша задача отбуксировать его в порт, понятно, со всеми пассажирами, — дал распоряжение лейтенант, когда мы уже сели в челнок.

— Причина аварии?

— Мимо. Данные мутные. Поймали только сигнал о помощи. Еще вопросы?

— Нет, — хмыкнул Альберт, закинув пластину жвачки в рот.

А я понял — никто из нас не вернется на станцию.

Сидел и смотрел на своих напарников — двенадцать смертников включая меня и лейтенанта.

Забавно: отряд спасателей, кой в пору спасать. Наверное, я должен их предупредить? Человек как любое другое существо должен встречать смерть с готовностью и открыто.

— Мы не вернемся, лейтенант.

Сказал и пожалел. Я буквально кожей почувствовал, как пошли мурашки по телу соседа Аркадия.

Про лейтенанта вовсе говорить нечего: уставился как на помешанного, причем, буйно.

— Ты чего мелешь?!

— Предупреждаю. Есть время оповестить родных, приготовиться встретить смерть.

— Слушай, Кай, все понять не могу — ты нормальный? Вообще соображаешь, что несешь?

— А главное каким тоном — спокойным! — выставил палец Костя Ладогин. Я посмотрел на фанфаронствующего идиота и понял одно — он ничего не понял. А меж тем, он умрет первым:

— Ты уйдешь первым.

Он стих, взгляд потерял свою насмешливость и стал острым. Пока Костя думал, что мне сказать, да такое, чтобы язык напрочь отнялся, Аркадий нажал гарнитуру и соединился с кем-то из своей семьи. Разумно. Первый, кто поверил и что-то предпринял. Остальные либо не верили, либо смеялись, либо откровенно трусили.

— Ты, заморозок, — бросил Тимур, пытая меня взглядом своих черных глаз. — Траншер на курс лег, в задницу к черту летим, а ты нам такое благословление, да еще с видом объевшегося удава. Нас накроет — тебя тоже!

— Тоже, — кивнул: разве я неясно выразился? Накроет и, не вернусь. Никто не вернется, но умрут не все.

— Ты ясновидящий что ли? — шепотом спросил меня Джим.

— Чувствую.

— Что ты можешь чувствовать?! — взвился лейтенант. — Вернемся, получишь порицание, и спишу тебя нафиг! А сейчас заткнись!

Пожалуйста, мне-то собственно…

Но реакция показательная.

— Что все так и умрем? — качнувшись ко мне, спросил Джим.

— Не все. Но никто не вернется.

— Это как?

— Не знаю.

— А не знаешь, чего болтаешь?! Заткнись лучше, а то в зубы дам! Я лично умирать не собираюсь! — закричал Нальчик, самый молодой в отряде.

Я пожал плечами: да хане, собственно, все равно, собираешься, нет.

— А что ты чувствуешь? Нет, ну скажи, — привязался Джим.

"Что ты умрешь вторым", — посмотрел на него.

— Да он разыгрывает! — обрадовался Стив.

— Хороши шутки!

— Это же Кай, сам замороженный и шутки отмороженные!

Я смотрел на галдящих и не мог понять, чему они радуются. Нет, конечно, переход к пращурам — праздник, спору нет, но отчего тогда за весельем скрывается страх, глубинный, едкий и тяжелый, как соли металла.

— Скажи что шутишь, улыбнись! — сел передо мной Стив. Он просил, он почти умолял, потому что боялся, потому что, как и я знал, но в отличие от меня не хотел верить, не хотел убеждаться, принимать. Он хотел, чтобы я успокоил его, развеял сомнения. Лишил права приготовиться и достойно принять вердикт судьбы.

Не пойдет.

— Хоть бы улыбнулся, — протянул, рассматривая меня. — Ты вообще улыбаться умеешь? — прищурил глаз.

"Нет".

— Повода не вижу.

— Нееет, я давно заметил — ты никогда не улыбаешься, даже если до коликов смешно, даже если живот у всех от смеха сводит, у тебя ни одна мышца не дрожит. Ты робот?

— Угу.

А что еще скажешь?

Вывод не удивил. Простой и потому единственно пришедший Стиву на ум. Другие в его голову не забредают.

— Точно, точно, я тоже заметил, — поддакнул Роман. — Он словно и страха не знает.

— У него вообще эмоций нет! — бросил кто-то из самых прозорливых.

Не угадал — есть, просто не такие, как у человека, поэтому не так проявляются, вот и вся разница.

— А вот давай проверим, — нехорошо, предупреждающе уставился на меня Стив и я понял, что сейчас он вытащит нож и попытается меня напугать, пустить кровь.

Я опередил его — вытащил нож из чехла на своем поясе и, выставив, провел лезвием себе по ладони, не спуская глаз с мужчины:

— Этого хотел?

Кровь закапала на пол и многих отрезвила.

— Эээ, ребята, вы чего?

— Отставить! — гаркнул лейтенант. — Сандерс, на место! Что за фигня, мать вашу?! Совсем сбрендили?!

В глазах Стива мелькнуло сожаление и вина, легкая как облачко.

— Дурак ты, шуток не понимаешь, — буркнул мне, переложив вину с себя на меня, для собственного успокоения. Аркадий кровоостанавливающую салфетку подал:

— Зажми, — посоветовал.

Я зажал, но смысла в том не было. Если б они были чуть внимательней, то заметили бы, что кровь у меня густая, льется как смола, роняя тугие капли неспешно, и тут же организм возвращается себе их энергетику. Кровь сворачивается, убирается в рану и рана закрывается сама. Мой организм устроен иначе — не любит отдавать свое кому бы то не было, хоть стихии, хоть существу, и живет на самобалансировке, как Вселенная. Еще бы — у нас с ней один ритм.