Елизавета Манова - Игра Страница 4

Несправедливо, конечно. Совсем неплохо они держались, а Эд был просто молодец. Он как-то встал между мной и остальными, как иногда становился перед Инниным столом, чтобы она не видела Это. Ну и что? Себе я все простила. Мне было хуже. Эта тварь прилипла ко мне, таскалась следом, торчала у стола, неотрывно пяля на меня свои бельма.

И все-таки я выдерживала линию. Не замечала, а если приходилось заметить, разговаривала властно и раздраженно, как с назойливым просителем. Раз даже дошла до такого нахальства, что сунула в черные лапы груду папок и велела отнести в другую комнату. Оно отнесло.

Лешка ржал, когда я об этом рассказывала. Прямо по дивану катался.

- Ну, ты даешь, мать! И отнесло?

Отнесло. А потом вернулось и положило лапу мне на плечо. Я чуть не упала. Словно камень на букашку - хоть кричи. Я и закричала - первую глупость, что пришла на язык:

- Что вы себе позволяете?! Я на вас жалобу напишу!

И Оно меня отпустило.

Этого я Лешке не сказала. Пустяки это были, потому что ребята уже наведались к нашей тюрьме. Наткнулись на запертую дверь, и Лешка "перепугался", принялся стучать, заглядывать в окна, названивать из автомата то домой, то по моему рабочему телефону. И, конечно, завтра же директору позвонили из "комиссии по делам несовершеннолетних" дабы сообщить о хулиганском поведении Кононова Алексея со товарищами.

Все по сценарию.

И по сценарию вызванные на ковер мушкетеры, играя всеми красками оскорбленной невинности, клялись, что в это самое время они дружно готовились к сочинению у нас дома.

И требовали, чтобы им сказали, откуда звонок - они сами пойдут выяснять.

И заставили позвонить.

И оказалось, что оттуда в школу никто ничего не сообщал.

А назавтра они снова явились к запертой двери.

Мне тоже позвонили. Тот самый приторный тип предупредил меня, что если мой сын не успокоится, с ним может что-нибудь случиться.

- Только попробуйте! - крикнула я. - Да я на вас... я до Верховного прокурора дойду!

А потом опять всю ночь проревела и опять ничего не сказала Лешке. Нельзя было уже отступить, совсем нельзя, потому что вчера Оно подобралось ко мне сзади и положило лапу на затылок.

Сначала холод... боль, какая-то ледяная пульсирующая боль... потом... Нет, не могу! Словно меня разорвало пополам и одна половина... бред? Что-то такое чужое, что слов не подберешь. Больше боли, страшней страха. Клубилось, корчилось, выворачивало душу, гасило мысли. Сломать оно меня хотело, всю захватить, целиком... чтобы я Лешку предала! И я вывернулась. Повернулась и зашипела, как разъяренная кошка:

- Вон!

И Оно отошло.

А страх остался. Если они меня сломают... Лешка!

А снаружи все было почти смешно. Какая-то мелкая склочная возня. Звонки в школу, и звонки на школу, звонки родителям и звонки на родителей.

Почти смешно, но Витька Амбал, который с пятого класса сдувал у Лешки все задачи и глядел ему в рот, как-то вдруг исчез из нашей жизни. А Гавря, Вовка Гаврилов, наоборот, торчал у нас по вечерам, глядел на меня проницательными серыми глазами майора Пронина и задавал каверзные вопросы.

Смешно, но корчась днем от ночного страха, а ночью - от дневного, я отгоняла и все не могла отогнать проклятую картину: дверь открывается и черные лапы втаскивают Лешку в дом.

Я просила, умоляла его больше туда не ходить, но он только улыбался в ответ. Он был прав. Я знала, что он прав. Игра продолжалась и правила ее уже определились. Черный ящик надо дразнить, чтобы он отвечал. То самое, нечеловеческое, такое бессмысленное с любой точки зрения. До всякого бы уже дошло, что подростки сами по себе не опасны, что они ничего не смогут сделать, а Черный ящик не понимал. За каждым воздействием следовала механически жесткая реакция и случилось то, на что рассчитывал мой гениальный сын: на нашей стороне в Игру вступила Школа.

Давно навязшее на зубах, обруганное и здравствующее: школа не любит _отвечать_. Чтобы она согласилась ответить за проступок ученика, надо привести неопровержимые доказательства, припереть ее к стенке, иначе она вывернется и спрячет концы, оберегая честь мундира.

Так оно и вышло. Одолеваемая звонками, жалобами, смутными угрозами и явными комиссиями, школа кинулась в атаку и в боевом угаре все, с чего началось, да в сам Лешка как-то отошли на задний план.

Принципиальное различие между отношением учреждения к внутреннему непорядку и к внешней угрозе. Уже не только честь мундира, но здоровая реакция коллектива на давление извне.

На звонки теперь отвечали жалобами, на угрозы - письмами в _инстанции_, на комиссии - апелляциями к общественному мнению. В этой Игре у школы было свое преимущество - бумаги. Ливень бумаг, каждую из которых надлежало подшить, рассмотреть и отреагировать - то, чего не мог себе позволить Черный ящик. Всякая бумага - это след, вещественное доказательство, невозможное для такой невещественной штуки, как он.

Шум разрастался, все больше людей втягивалось в бюрократический турнир, все больше страстей и амбиций пенилось вокруг, и вот (не без Лешки, конечно) вынырнула ниточка, которая привела к таинственному УСИПКТ.

И настал день, когда тишина мертвого дома взорвалась рабочим шумом и треском машинок. К нам явилась комиссия. И тогда, прорвавшись сквозь все заслоны, мы вломились в директорский кабинет и в присутствии гостей выложили на стол пять заявлений об уходе.

И это было все. Мы победили. Правда, были еще последние дни. Не хочу и не могу вспоминать. Если бы я драться решила, до конца с ними воевать, вот тогда бы я это вспоминала. Вертела бы в памяти каждый день и каждый час, заряжаясь ненавистью. Она и сейчас во мне, эта ненависть - так и выплескивается наружу, только позволь... Не позволяю... Я решила забыть. Ради Лешки. Ради себя.

Сколько уже прошло? Год? Нет, больше. Лешка у меня теперь студент шуточки! Он на мехмате, а его неразлучный Мегрэ-Гаврилов, само собой, на юрфаке. И все устроилось. Я своей новой работой в общем-то довольна. Не знаю, где теперь Инна, а если б и знала, все равно не стала бы ей звонить. Я и Эду не звоню, хоть знаю, где он, а он иногда звонит мне. Саша с Адой поженились и уехали. Не знаю, куда. Клялись писать, но так и не получила ни строчки. Тем лучше. Забывать - так забывать.

Забыть? Мне позвонили. Тот самый липкий голос:

- Зинаида Васильевна? Узнаете?

Я не ответила, и тогда он сказал:

- Зинаида Васильевна, я ведь уже предупреждал. Смотрите, если с вашим сыном что-то случиться...

- Тогда я этим займусь! У меня даже лучше выйдет! Обещаю!

Швырнула трубку и разрыдалась. Опять этот ужас меня нашел! Опять!

Лешенька, сыночек, прости меня, дуру! Зачем я тебя так плохо воспитала? Почему не научила равнодушию? Лешенька, ведь для нас все кончилось... зачем же? Может, теперь другие... но это ведь другие - не ты! Господи, но я же тебе такое не могу сказать! Ты же мне не простишь! Лешенька, как тебя спасать?