Константин Ситников - Песье дерьмо Страница 4

Ничего подобного Хлыщ явно не ожидал. Он растерялся. Он стоял на месте и не понимал, что происходит. Если бы началась пальба, он бы знал, что ему делать, и он бы действовал решительно и быстро. Но такого поворота событий не было в его сценарии и у него не было домашней заготовки, как поступать в таких случаях - в случаях, когда один из твоих людей ни с того ни с сего падает замертво. Поэтому он просто стоял и смотрел на то, как корчится в последних судорогах его лучший дружок, его верный Дылда, с которым он прошел огонь и воду.

- Эй, Дылда, ты чего? - спросил он в замешательстве.

Но тот уже затих и ничего не ответил.

- Вставай, - сказал Хлыщ, ногой поворачивая его обмякшее тело на спину.

Лицо у Дылды было синее, в уголках губ пузырились слюни, глаза выкачены. Он был мертв. Странно, но я не испытывал никаких особых чувств при мысли о том, что явился причиной его смерти. Я просто и спокойно отметил про себя: первый.

Хлыщ запаниковал.

- Что? Что ты с ним сделал? - заорал он, подскакивая ко мне.

Парабеллум в его руке прыгал, как мячик на резинке.

- Я? - с деланным удивлением переспросил я, спуская ноги со стола. По-моему, я ничего не делал. По-моему, я даже пальцем его не тронул.

- Заткнись! - опять заорал он с бешенством. И, повернувшись к громиле: - Наручники! В заднем кармане. Быстро! Достань и нацепи на этого психа.

Громила помедлил, нехотя сдвинул автомат на бок и, продолжая придерживать его правой рукой, извлек из джинсиков Хлыща позвякивающие наручники. Он, казалось, был все так же невозмутим, только его борода почему-то растопорщилась в разные стороны. Хлыщ в это время стоял на полусогнутых ногах, вытянув руки, в которых сжимал парабеллум, нацеленный мне в лоб. На носу у него поблескивали мелкие бисеринки пота.

Я послушно протянул громиле руки с растопыренными пальцами, чтобы он видел, что я ничего не прячу в кулаках. Все, что мне нужно было спрятать, хорошо помещалось под рукавами. Громила неловко, по очереди, защелкнул браслеты на моих запястьях и, подергав за цепочку, проверил, как они держатся. Хорошо держались. Он сделал три шага назад и снова облапил свой автомат. Только тогда Хлыщ позволил себе слегка расслабиться и приспустить парабеллум.

- Ты мне надоел, Леший, - сказал он с отвращением. - Говори, где зеленые, и покончим с этой бодягой.

- Да, покончим с этой бодягой, - согласился я. - Все, что вам нужно, лежит в черной книге на столе.

Хлыщ посмотрел на меня подозрительно. Но вид у меня был самый искренний и доброжелательный, а бессердечная трава Дягиль не позволяла сомневаться в моих словах. И Хлыщ поверил мне.

- Возьми, - приказал он громиле, снова наставляя на меня свой парабеллум.

Громила ленивой походкой приблизился к столу и взял с него книгу.

- Открой, - велел Хлыщ.

Громила открыл. Адамова голова, засушенный листик которой лежал между страницами, прыгнула ему в глаза. Адамова голова делает невидимое видимым. Подобно тому как капля чистейшей, казалось бы, воды полна микробов и бактерий, различимых лишь под микроскопом, так и обычный воздух кишмя кишит мириадами воздушных и водяных духов, на которых простому человеку смотреть вовсе негоже. Вот почему сам я загодя закрыл глаза да еще и заслонил лицо скованными руками: ну их, этих духов, совсем... И я ничуть не удивился, когда громила - этот невозмутимый толстяк - вдруг потерял всю свою невозмутимость и заревел, как медведь, которому вспороли брюхо рогатиной. По этому реву можно было судить, какие страсти ему привиделись.

Не переставая орать, он заклацал затвором автомата. Я зажал ладонями уши и невольно напрягся, ожидая удара шальных пуль в грудь. И - пошла потеха. Хлыщ что-то каркал, но его нельзя было расслышать. Грохот автоматной очереди в небольшой комнате каменного дома был в прямом смысле потрясающим. Лопнула и с шумом посыпалась со стен штукатурка. С потолка рушились и разбивались о пол огромные куски. Короткие очереди следовали одна за другой, а в промежутках между ними прорывалось карканье Хлыща. Однако громила словно бы и не слыхал его. Он просто сошел с ума, как и я же, но явно испытывал от этого меньшее удовольствие. И он продолжал лупить из своего автомата куда ни попадя, даже не замечая, что духам это совершенно нипочем. Одна из очередей царапнула меня поперек груди - не сильнее пригоршни камешков, брошенных рукой ребенка. А потом обрушилась тишина - даже несмолкаемый рев громилы показался мне тишиной после этого адского грохота. У громилы кончились патроны. Я открыл глаза. Комната была окончательно загублена: стены обезображены цепочками круглых дыр, повсюду обнажены деревянные остовы штукатурки. Дощатые перегородки разнесены в щепы. На полу валялись срезанные пулями пучки трав вперемешку с пустыми гильзами. Духов больше видно не было, зато в комнате столбом стояла белая известковая пыль, которая забивалась в нос и в рот, отчего хотелось кашлять и чихать, чихать и кашлять. Сам громила, с выпученными глазами и обслюнявленной бородой, трясущейся рукой пытался вырвать из кармана штанов что-то тяжелое и продолговатое.

- Брось! Брось, дура, убью! - не помня себя от страха, завопил Хлыщ, пятясь назад и выставляя перед собой парабеллум, ствол которого выписывал немыслимые кривые.

И было чего испугаться: громила выволок из штанов винтовочную гранату. Ни на кого не обращая внимания, он с треском всадил гранату в короткий, широкий ствол и схватился волосатой рукой за вторую рукоятку. Глаза у него при этом были пусты, как писсуары.

И тогда Хлыщ не выдержал. Парабеллум в его руке задергался - один за другим грохнули четыре пистолетных выстрела. Громила невольно отступил назад, в его лице выразилось детское недоумение, а на желтой майке проступили красные пятна, быстро слившиеся в одно большое пятно.

Ощерившись, Хлыщ, смотрел, как вываливается из его лап автомат и как сам он медленно оседает на пол. А потом Хлыщ повернулся ко мне. Он был страшен. Волосы у него были белые, должно быть, от меловой пыли, по щекам текли слезы, а на джинсиках расплывалось темное пятно. Его глаза... не хотел бы я еще раз увидеть такие глаза.

Он вытянул руку с парабеллумом в мою сторону, но он не успел. Я уже был готов нанести Хлыщу последний удар. Пока он разбирался со своим свихнувшимся дружком, я тоже не терял времени даром. Прежде всего я освободился от наручников. Для этого мне нужно было всего лишь тряхнуть руками, чтобы трава Разрыв вылетела из пуговичных щелей. Едва она коснулась стали, как ее разорвало сразу в нескольких местах, и наручники с бряцаньем упали на пол. После этого я с величайшей осторожностью вытащил из кармана брюк завернутую в носовой платок траву Саву. Отвернувшись влево, я отвел руку с травой Савой далеко вправо. От одной мысли о том, что я могу случайно взглянуть на нее, меня начинало подташнивать.