Николай Томан - Клиническая смерть профессора Холмского Страница 4

5

И он в тот же день звонит академику. У Олега Сергеевича какие-то неотложные дела, но узнав, что говорит с ним профессор Гринберг, лечащий его друга Холмского, он решает отложить все до завтра и тотчас же ехать к Александру Львовичу.

- Если не возражаете, лучше к вам я? - предлагает ему доктор Гринберг.

Александр Львович приезжает к Урусову спустя полчаса. Знакомясь, они почтительно жмут друг другу руки. Огромный, широкоплечий, бородатый академик почти вдвое выше доктора Гринберга. Ему даже неловко своего богатырского роста, и он торопится поскорее усадить Александра Львовича. Садится и сам в глубокое кожаное кресло, сразу став вдвое меньше.

- Ну, как дела у Михаила Николаевича? - спрашивает он, предлагая гостю сигареты.

- Спасибо, я не курю, - мотает головой доктор Гринберг. А у Михаила Николаевича все идет вполне нормально. Но, как я понимаю, этого нормального хода теперь недостаточно.

- Совершенно верно, Александр Львович. Вам, наверно, уже известно....

- Да, известно. Слышал собственными ушами, что они там говорят.

- "Голос Америки"?

- Нет, я обхожусь без помощи чужих голосов. Для того чтобы быть в курсе мировой науки в области психиатрии, мне приходится читать в подлинниках немецких, французских и английских авторов. Так что, вы понимаете...

- Да, конечно, Александр Львович. Мне, значит, не нужно ничего вам объяснять?

- Кое-что все-таки придется. Хотелось бы знать, хотя бы в самых общих чертах, в чем заключался этот эксперимент в Цюрихе, закончившийся такой катастрофой. Да, и имейте в виду, что элементарное представление о современной физике я имею. В частности, об элементарных частицах.

- Ну, тогда это значительно облегчает задачу нашего взаимопонимания. А что касается эксперимента, производившегося в Международном центре ядерных исследований, то об этом мы можем только догадываться. Имея возможность с помощью нового ускорителя сообщать заряженным частицам небывалую в предыдущей практике энергию, экспериментаторы надеялись проникнуть за пределы радиуса ядерных взаимодействий. Он равен примерно десяти в минус тринадцатой степени сантиметра. А новый сверхмощный ускоритель позволял прозондировать пространство, составляющее уже минус шестнадцатую и даже, наверно, семнадцатую степень сантиметра. Тут-то и предполагалось обнаружить нечто принципиально новое... Возможно, им это и удалось, но, к сожалению, слишком уж дорогой ценой.

- Михаил Николаевич может, значит, и не объяснить, что же все-таки там произошло?

- Да, весьма вероятно, что это будет ему не под силу, задумчиво покачивает головой академик Урусов, - ибо происшедшая там катастрофа почти не объяснима. Михаил Николаевич смог бы, однако, сообщить нам о ходе эксперимента, о каких-то своих догадках и тех предварительных результатах, которые были получены перед катастрофой. Ну, а у вас есть какая-нибудь надежда ускорить окончательное выздоровление Холмского?

- Теперь есть, но с вашей помощью.

- С моей?

- Да, именно с вашей. У нас с Евгенией Антоновной почти нет больше сомнений, что Михаил Николаевич слушает радио, когда остается дома один. И он, конечно, хорошо понимает всю сложность теперешней ситуации.

- А нельзя разве убрать радиоприемник?

- Нет, теперь этого не следует делать. Это сразу же его насторожит, и уж тогда-то он просто потребует, чтобы мы сообщили ему истинное положение. А пока мы стараемся ничем его не тревожить. Всякое волнение может ухудшить его состояние. Если бы ситуация не была столь необычайной, память его уже восстановилась бы, пожалуй. А пока все осложнено... Даже в том случае, если он и не слушал иностранных передач, не понимает разве, как важно вспомнить все то, что там произошло? И думается мне, что именно этот страх, боязнь не вспомнить всего, буквально парализуют его...

- Да, я понимаю, доктор, как все это сложно, - вздыхает академик Урусов. - Но вы ведь, кажется...

- Да, я нащупал тактический прием, который должен привести нас к победе. Военную хитрость, обходный маневр, так сказать. И моими союзниками в этой операции будете вы, дочь Холмского Лена и, может быть, даже киностудия, на которой она работает.

Заложив руки за спину, Александр Львович прохаживается мелкими шажками по кабинету академика. Внезапно остановившись перед Урусовым, спрашивает:

- Можем мы рассчитывать на то, что киностудия прекратит работу по уже запущенному в производство сценарию и начнет съемку по нашему с вами?

- Восстановление памяти профессора Холмского - дело большой государственной важности, и все, что потребуется для этого...

- Понимаю вас, Олег Сергеевич, и надеюсь, что вы не откажетесь быть моим соавтором в написании нужного нам сценария?

- Конечно, доктор! Но учтите, что я...

- Понимаю вас, - снова нетерпеливо перебивает его Александр Львович. - Я тоже не Лев Толстой. Но от нас этого и не потребуется. Достаточно будет наших знаний в области медицины и физики. А теперь слушайте меня внимательно...

6

Молодая киноактриса Лена Холмская приходит к Александру Львовичу на другой день прямо в клинику.

- Мама велела разыскать вас где угодно, - смущенно говорит она, увидев доктора Гринберга в больничном халате, занятого каким-то делом.

- Мамы всегда знают, что говорят, - добродушно посмеивается доктор Гринберг. - И очень хорошо, что вы нашли меня именно здесь. Не понимаете? Сейчас я вам объясню. С сегодняшнего дня мы с вами начнем лечить вашего папу. Ах, вы не психиатр?

Академик Урусов тоже не психиатр, однако он не отказывается делать это. И вы, конечно, тоже будете нам помогать, и не потому, что профессор Холмский ваш папа, а потому что, как выразился академик Урусов, восстановление памяти профессора Холмского - дело большой государственной важности. И я еще добавлю от себя: дело это международного значения.

- Вы понимаете, конечно, Александр Львович, что я бы и так...

- Да, я понимаю. Но и это вы тоже имейте в виду. Ваш папа знает, в каком фильме вы снимаетесь?

- Несколько дней назад он поинтересовался этим.

- И сказал что-нибудь по этому поводу?

- Нет, тяжело вздохнул только.

- А как вы поняли этот вздох?

- Его можно толковать по-разному...

- А все-таки?

- Ну, во-первых, он опасается, наверно, что ему лично уже не придется больше заниматься физикой...

- Мне не нравятся скорбные нотки в вашем голосе, Леночка, - хмурится Гринберг. - Ну, а во-вторых?

- Во-вторых, он, видимо, сожалеет, что ничем теперь не сможет мне помочь.

- Вот за это-то "во-вторых" мы и зацепимся! - оживляется Александр Львович. - Нужно, чтобы он все-таки помог вам в работе над непривычной для вас ролью молодого физика. Подсказал бы что-нибудь или проконсультировал. Но чтобы желание это возникло у него без всякой вашей просьбы. Вы актриса, и, мне кажется, талантливая актриса, вот и постарайтесь средствами искусства дать ему понять, что вы очень нуждаетесь в его помощи. Вам и на самом деле нужно вживаться в образ физика, проникнуться романтикой таинственного мира его элементарных частиц и если не читать их замысловатые следы на фотографиях, то иметь хоть какое-нибудь представление об их "визитной карточке".