Карл-Хайнц Штейнмюллер - Облака нежнее, чем дыханье Страница 4

- Думаете, я позволю стащить себя на землю? Только в облаках я счастлив, только здесь принадлежу себе. Я не собираюсь спускаться в эту преисподнюю денег и насилия.

Я молчал.

- Внизу меня ждут обвинительное заключение и тюрьма.

Он с вызовом глянул на меня, я лишь ободряюще кивнул.

- Только здесь настоящая жизнь... Нет, я не переживу еще одного возвращения на землю. Там одна забота - как добыть деньги еще на один лифт.

В свое время психологи это предсказывали - облакомания. Эти люди губили себя, лишь бы вновь парить в облаках, они не хотели работать, воровали - лишь бы оплатить лифт и снаряжение. Я должен был такое предвидеть.

- Разве может быть что-то прекраснее? Быть рядом с солнцем, вдали от людей, в безграничном и чистом мире! Где еще ты действительно живешь...

Он восторженно огляделся. Я использовал этот миг и незаметно поднялся, лыжи мои тихо заскользили в его сторону. Вдруг он прыгнул вперед, единым махом перенесся на отделившееся от горы облачко, опасно затрепетавшее у него под ногами.

- Здесь я хозяин! Облака повинуются мне.

Он сделал резкое движение, и облачко под ним съежилось.

- Никто не удержит меня, никто! Я свободен, свободен!

Остатки облачка рассеялись в воздухе, лыжи потеряли опору, и он полетел вниз.

Не раздумывая, я прыгнул. Раскинув руки, развернулся и поплыл в ледяном воздушном потоке. Маневрируя среди крошечных облаков, я приближался к нему. Выбросил вперед правую руку, ухватился, теперь ему не уйти. Тихо защелкнулся крюк у него на поясе. Он не оказывал сопротивления, лишь ухмылялся, будто снова меня перехитрил. Еще в облаках я дернул парашют, он с шумом раскрылся, замедлил наше падение. Спасены!

- А вы знаете, где мы находимся? - крикнул он, торжествуя. - В море, далеко-далеко в море!

Молча я разомкнул крепления; удерживаемые перлоновым шнуром лыжи проплыли над головой. Разве я не знал этого с самого начала? Одна из моих вылазок должна оказаться последней. Не раскроется вдруг парашют, попаду в ядовитое облако, на линию высокого напряжения, столкнусь с самолетом... Но только не в море! Еще минуты, а может, и часы ожесточенно бороться с волнами, уже погибая, все еще надеяться на какое-нибудь судно - нет, мы ведь должны быть совсем близко от берега, там заметят парашют, вышлют лодку... Так, судя по всему, было и с Филом, только никто не увидел тогда его падения, и ни одна лодка не подобрала его...

Облака под нами рассеялись, и я увидел землю. Сильный западный ветер отнес нас в сторону суши, всюду, куда доставал глаз, вздымались фабрики, жилые дома, очистные сооружения, между ними - каналы и крошечные скверы с яркими пластиковыми деревьями. Автострады в двадцать рядов тянулись до горизонта во все стороны света, в южной стороне полыхала свалка. Ничего удивительного, что каждый, кто мог себе это позволить, бежал в облака.

Пустынный футбольный стадион летел на нас, увеличиваясь в размерах, я дернул трос, и воздушный поток вынес нас прямо на поле. Я обнял спасенного, мы приземлились. Оттого, что я не очень удачно спружинил ногами, мы повалились друг на друга, покатились по траве. Он поднялся на ноги первым, отцепил крюк. Потом наклонился ко мне и произнес:

- Думаете, что сможете помешать мне и завтра?

Повернулся и, неуклюже ступая, пошел прочь. Я с трудом поднялся. На левую ногу было не наступить. Сложив лыжи, я захромал к парашюту и принялся складывать его.

Это ведь я изобрел твои лыжи, хотелось крикнуть вослед, но от боли я не смог бы и рта раскрыть. Однако мысленно я услышал его ответ: "Ну и что? Думаете, это дает вам право вмешиваться в дела других?"

И разве он не прав, разве мог я указывать людям, как им использовать лыжи?

Слюна была горькой на вкус, и я сплюнул. Завтра снова в облака. И так каждый день. Нет, вернуть свое изобретение я не в силах, так же как не в силах вернуть жизнь Филу и всем остальным, кого не сумел спасти. Но пока можно сберечь хоть одну жизнь, я не сброшу своего парашюта.