Аскольд Шейкин - Дарима Тон Страница 4

"Какой же это будет фонтанище!" - мысленно ужаснулся Зубцов, потому что за все годы работы на промыслах еще ни разу не встречал, чтобы свищ, то есть прорыв нефтяной или газовой струи, возник почти в сотне метров от скважины.

Швырнув радиоприемник на стол, он схватил тетрадку, сунул ее в карман бушлата, туда же затолкал несколько кусков хлеба и снова взглянул в окно. Радужного столба больше не было, а по тропинке к вагончику шла очень красивая девушка лет восемнадцати, самое большее - двадцати, светловолосая, в белых брюках и в белоснежном жакете, обтягивающем талию и отороченном ярким, как золото, желтым кантом.

Зубцов так плотно прильнул к стеклу, что оно едва не затрещало.

Прекрасная незнакомка шла неторопливо, даже торжественно, видимо зная, что на нее непременно кто-нибудь смотрит, любуясь.

Зубцов с размаху двинул себя кулаком промеж глаз: нет, он не спал.

Одна пустяковая несообразность вдруг всего более поразила его: незнакомка белейшими туфельками ступала по тропинке, пробитой грубыми сапогами бурильной бригады, причем, как определенно увидел он, подошвы туфелек тоже были белее снега! Такого Зубцов не видел даже у балерин, приезжавших к ним в поселок из Новосибирска с концертами. А уж как легко порхали они по сцене Дома культуры!

- Та-ак, - шепотом проговорил Зубцов. - Ну, ребята...

Тут же он спохватился: но ведь скважина с минуты на минуту выдаст фонтан! Черт принес эту красавицу в такой день!

Не отрывая лица от стекла, Зубцов скосил глаза на вертолетную площадку, чтобы увидеть, на чем же явилось сюда сие возвышенное создание, - площадка была пуста.

Зубцов кратко выругался. На пространное выражение чувств времени не было. Затем он сорвал с себя бушлат, швырнул его на пол, ударом ноги распахнул дверь и выпрыгнул из вагончика, разом перелетев через все ступеньки.

И едва не столкнулся с этой незваной гостьей. Она стояла шагах в десяти от вагончика и смотрела с радостным ожиданием чуда.

Зубцов промчался мимо нее. Земля гулко отдавалась под ударами его кирзовых сапог. Надо было еще раз взглянуть на манометры и тогда решить главное: оставаться в вагончике или уходить в тайгу. И не в одиночку, а вместе с этой красавицей, ни к селу ни к городу свалившейся на его голову.

Оба манометра показывали одно и то же: 45 атмосфер, причем стрелки застыли как вкопанные. Такая величина значилась и в технологической карте.

Зубцов вытер рукавом гимнастерки пот со лба и перевел дух. Да было ли все это?

Но девушка в белом была. Она стояла возле вагончика и, видимо, поджидала хозяина.

Ощущение бесшабашной легкости, которое, несмотря на всю его грузную внешность, с самой юности таилось в душе Зубцова, его всегдашняя уверенность, что вся та часть жизни, которая уже прошла, - это лишь подготовка к той жизни, которая начнется после того, как вдруг из-за очередного поворота дороги ему явится то главное, ради чего он живет, овладели им.

Подчеркнуто неторопливо и зная, что гостья, конечно, следит за каждым его поступком, Зубцов еще раз проверил показания обоих манометров, трижды обошел скважину, крутнул, хотя это было совершенно ненужным, колесо одной из задвижек.

Он чувствовал небывалый прилив сил. Ему даже показалось, что он стал выше ростом. Что погрузнели мускулы его рук. Гордо распрямилась грудь.

К прекрасной незнакомке Зубцов подошел без какого-яибо смущения. В конце концов, кто здесь хозяин?

Он первым протянул руку и сказал:

- Здравствуйте.

- Здравствуйте, - звучно ответила гостья, глядя на Зубцова с выражением восторга.

- Ну что же, - проговорил он, осторожно сжимая в своей большой лапище ее ладонь. - Спасибо, что посетили.

Он не стал продолжать, но не из-за растерянности, а потому лишь, что подумал: "Явилась ты, ясным делом, сюда не одна. Подойдут спутники - тогда начнем разливаться: "Передний край... Самая расчудесная нефть... Небывалое месторождение газа... А какие у нас тут ребята!.."

В прошлом году на скважину, где они тогда занимались ремонтом, нежданно свалился целый десант: московские и ленинградские художники. Сопровождало их самое большое промысловое начальство. До поздней темени проторчали они на скважине и то расспрашивали, то рисовали, то фотографировались, обнявши колонну труб. Наверняка кто-нибудь из руководства сопутствовал и этим товарищам, и, если делать как положено, он-то и должен прежде всего их познакомить. Если на то пошло, мало ли кто может заявиться на скважину?

Но гостья была так красива и молода, так лучезарно улыбалась, что стоять и молчать, ожидая, пока подойдут остальные, Зубцов не смог. Он спросил:

- Где же все ваши?

Гостья улыбнулась еще ослепительней и ответила:

- Со мной больше никого нет. Я одна.

Зубцов широким жестом указал на распахнутую дверь:

- Прошу!..

Поднявшись в вагончик, гостья стала оглядывать его с такой нескрываемой радостью, так жадно вдыхая даже самый воздух его, сияющими глазами впиваясь в каждую мелочь, как будто не только никогда ничего подобного не видела, но и не чаяла увидеть, - ни такого рукомойника, ни такого ведра с водой и ковшика в нем, ни самодельного березового веника у порога, ни железной печки, ни двухъярусной койки.

Плакат "Встретим Новый год трудовыми победами!" привел ее в величайший восторг. Она засмеялась и захлопала в ладоши, а потом взяла со стола пустую консервную банку "Скумбрия в масле" и начала всматриваться в этикетку, в цифры, выштампованные на дне. Она даже заглянула внутрь банки!

Она держала ее осторожно, сразу двумя руками, будто редчайшую и очень хрупкую драгоценность.

Так и не расставаясь с этим предметом, гостья обернулась к Зубцову и сказала счастливым и почему-то немного извиняющимся голосом:

- Вы даже представить себе не можете, насколько все прекрасно.

Потом она подошла к койке.

Матрасы там были. Были подушки, хотя и без наволочек. Были серые одеяла. Все это очень неновое, вероятно уже списанное за истечением срока годности.

Но гостья с таким же бережным любованием осторожно погладила одеяло и опять на мгновение обернулась к Зубцову, приглашая и его разделить радость.

Она погладила стенку вагончика.

"Чудная же ты, - подумал Зубцов, но уже с опасением. Живешь во всем блеске столицы, ходишь по коврам да паркету, и все тебе тут в удивление". Он твердо решил, что диво это явилось не из Тюмени, и не из Новосибирска, а из самой Москвы.

Оконное стекло гостья тоже погладила, подула на него, подышала, потерла ладошкой, счастливо засмеялась.

- Это тайга? - кивнула она в сторону елей.

- Тайга, - нерешительно ответил Зубцов.

- И с медведями?

- С медведями, - отозвался Зубцов, продолжая настороженно думать: "Чокнутая... Ну, ребята... Ну, ребята... Вот это да..."