Игорь Дубов - Погружение в страдник Страница 4

Сейчас князь пока еще сидел в сеннике, грузно расплывшись по лавке, упираясь локтями в колени, свесив скрещенные кисти между сановно расставленных ног. Князь брезгливо смотрел куда-то в стол сквозь стоящий перед ним ковш. Время от времени он поднимал руку, делал глоток кислющего брусничного кваса — после чего каждый раз коротко морщился и сплевывал. Есть князь со вчерашнего не хотел. Скорее всего, он не торопился появляться в таком виде перед Натальей. Наталья была его единственной дочерью, и князь считал, что очень любит ее.

Девки в тереме перестали петь и принялись теперь лениво судачить о собравшихся у дома нищих. Они скопились возле ворот, словно догадываясь, что князь будет нынче одаривать. На самом деле они этого знать не могли князь сам решит так только через час, после того как, обласканный государем, вернется из села. Но тем не менее похмельные княжеские флюиды, насыщенные вселенской добротой, уже стянули к его дому всех нищих от Тверской до Сретенки. Жаль только, что нужные Свирю слепые не почувствовали их и подались опять в Огородники. Теперь ему предстояло туда бежать.

Свирь зачерпнул пригоршню воды из кадки, плеснул себе в лицо, утерся подолом давно не стиранной рубахи.

— Где слепые? — оживленно спросил он.

— В Огородниках, — отозвался Малыш. — У Харитония-исповедника.

Он дал картинку, и Свирь увидел сидящих вплотную, почти в обнимку, двух слепцов, молодого и старого, одетых в потрепанное, но между тем по возможности зашитое и вроде бы совсем не грязное платье. Профессиональные нищие одевались не так.

— Правильно, — сказал Малыш. — Я сам хотел тебе показать.

Слепые задирали к невидимому небу лица, тянули во все стороны руки и что-то пели. Перед ними стояло деревянное блюдо, и идущие на заутреню очень часто клали туда мелочь. День у слепых начинался хоть куда.

— А где же третий? — спросил Свирь. — Их ведь было трое.

— Поводырь, — сказал Малыш. — Бегает по своим делам.

— Как их зовут?

— Старика — Евхим Кирпач. Младший зовет его дядя Евхим, а поводырь Кирпач.

— Младший, я помню, без имени. А поводырь?

— Поводырь — Якушка.

— Повтори-ка еще раз их характеристики, — сказал Свирь. — И — который час?

— Без тринадцати два по единому.

«Час в запасе, — думал Свирь. — До Огородников минут сорок. Пойду прямо сейчас. Не спеша. По холодку. Очень хорошо, когда таким утром можно не спешить».

Внешний модуль биоохраны, нательным крестом присосавшийся к груди, успел за ночь насытить Свиря, вывести накопившиеся шлаки, успокоить нервы. В чудесном настроении, сунув в карман волчок, он вышел из чулана в сени и, чтобы сократить путь, решил пройти через горницу.

Это было ошибкой. Разглядывая слепых, он не посмотрел картинку дома и зря. В горнице оказалась Наталья. За это время она успела спуститься из терема и теперь сидела здесь, мечтательно полузакрыв глаза.

Она была чудо как хороша в своем роскошном голубом летнике. Матово сияющие нити жемчужных завес нежно обрамляли юное чистое лицо. Слабая задумчивая улыбка слегка вздрагивала в уголках красивого, не тронутого сомнениями рта. Наталья пока не видела его, и на секунду Свирь замер в дверях, любуясь ее слишком хрупкой для этого века красотой.

В первые дни очень тяжело было ощущать себя в ее присутствии облезлым калекой и юродивым полудурком. Но он быстро привык. Это только казалось, что к такому трудно привыкнуть. Весь фокус заключался в том, чтобы научиться думать о ней как о картине. Чудесной неживой картине, висящей в недосягаемом Зазеркалье.

«Иди, иди, — сказал он себе. — Эта девушка не про тебя, горбун. Топай».

— …Я понимаю, — горячась, говорил Свенссон, — что это самая выгодная роль и самая безопасная крыша, я читал ваш план-прогноз. Но как ты не боишься вживлять его в загорающийся дом?!

Он сидел под кустом ракиты, завернувшись в крылья, жестикулировал и сердито сопел. Ямакава изящно полулежал боком к нему на самом берегу озера, вытянув худые стариковские ноги по песку и постоянно меняя форму кресла. Над озером, как на сказочных декорациях, медленно плыли редкие, четко очерченные облака. Иногда по воде проходила рябь, и тогда озеро вдруг тревожно мрачнело, открывая холодные глубины.

— Ведь это чудо, — продолжал Свенссон, энергично помогая себе рукой, — что не было сильного ветра и Москва шестьсот шестьдесят второго тогда не сгорела! А ведь он деструктирует ситуацию!

— Ну! — укоризненно сказал Ямакава, на ощупь выгибая поле за правым ухом, стараясь поудобнее пристроить голову. — Перестань, Эйнар! Мы же не второе пришествие готовим. Тайфун он вызовет? Цунами? Что с тобой, Эйнар? Это же Свирь. Сантер Свирь. Не Зевс-громовержец, не Сусаноо.

— Не Илья-пророк, — подсказал Свирь.

Ямакава с интересом посмотрел на него.

— А ты сам как считаешь? — угрюмо спросил Свенссон, обернув сердитое лицо.

Свирь пожал плечами.

— А чего мне считать? — сказал он. — Пусть Расчетчики считают. Мое дело — солдатское.

— Там девочка славная, — добродушно заметил Ямакава. — Ему понравится.

— Понравится?! — воскликнул Свенссон. — Девочка?! — И оглушительно захохотал…

Ресницы Натальи дрогнули, она открыла глаза и заметила Свиря.

— Скоро уже, — сказала она, бессмысленно улыбаясь. — На Михеев день и сыграют. Батюшка сказывал.

Свирь понял, что она мечтала о свадьбе, видела уже себя в подвенечном наряде, замирала, представляя поцелуи Ивана Даниловича и смутно дорисовывая воображением последующее. Она плохо запомнила лицо молодого Шехонского, но когда она закрывала глаза, он вставал перед ней как наяву, высокий, русобородый, в багряном плаще, скачущий на битву с лютыми ворогами. Время подошло, и она стала из суженой нареченной, и вот теперь, готовясь превратиться в законную, она твердо знала, что будет хорошей женой — доброй и работящей.

Она полностью была готова к тому, чтобы стать женой. Она хорошо выучила, сколько мыла и сколько золы надо для стирки платья, какие обрезки при кройке надо собирать в мешочек, а какие в связки и под каким камнем солить огурцы, а под каким — капусту. Она сама будет досматривать за девками и сама наказывать их. И еще она будет во всем советоваться с мужем. Чтобы все было правильно и дни были похожи один на другой. Она наперед будет угадывать, что он хочет, и никогда не скажет слова поперек. И тогда он не будет ее бить. А она родит ему трех сыновей. А если бог даст, то и больше. И к гостям она будет выходить, как молодая княжна Пронская, она уже пробовала так. Глаза вниз, и ногами медленно-медленно, и вот так вот плечами. Она сойдет в гридницу, и гости встанут и повернутся к ней, и муж ударит челом, чтоб они целовали ее. И тогда она пойдет к ним навстречу. А они будут стоять и смотреть. И все тогда увидят, что у старшего сына самая лучшая жена, и сарафан у нее парчовый, рукава сорочки низаны жемчугом. И если она со временем еще немножечко отъестся, то ни дочерям князя, ни другим невесткам до нее ни за что не дотянуться. Как бы они ни подпрыгивали.