Владимир Рыбин - Город эстетов [новая версия] Страница 4

Роботы, роботы! Ермаков по сто раз на день вспоминал их, только теперь как следует осознав, сколько же они делали для людей. Даже для него, человека, умеющего работать, это было как открытие. Какое же потрясение ждет эстетов, когда и им всерьез придется впрячься в работу!

Первое время его хлопоты у реки никого не привлекали. Лишь иногда тот или иной поэт или художник останавливался неподалеку, смотрел удивленно на "ороботившегося человека" Потом кое-кто, осознавая трагичность положения, начал ему понемногу помогать. Через месяц, как он и предполагал, все переселились к реке. Все, кроме одного Обнорского. Он заявил, что если ему суждено умереть от голода и жажды, то он умрет поэтом, и жил в невообразимом хаосе, создавшемся в его мастерской, поскольку прибирать за ним было некому. Кое-кто, жалеючи, носил ему в замок воду и свежие овощи с огорода. Он привыкал к этому и часто гневался, если очередной доброволец-водонос задерживался.

Долго Ермаков разбирался в механизмах, обслуживавшихся некогда роботами, и наконец включил их, дал воду в замок, наладил связь. А потом и более того — надумал сам создать робота. Когда он сказал об этом председателю, тот сразу поверил в эту возможность и уже от него не отходил, просил, требовал, чтобы первый робот был создан поскорее.

Ермаков торопился, работал даже по ночам. Но однажды его осенило, что Каменскому нужен не робот-помощник, а слуга, что им движет лишь тоска по той паразитической жизни, которую вела колония прежде. И он начал задумываться: следует ли вообще создавать робота? Но дело было начато, и Ермаков продолжал работать, забывая об отдыхе, находя радость в каждом ожившем под его руками узле.

И вот наступил день, когда робот должен был ожить. Восторженный Леня не отходил от Ермакова, ожидая этого самого главного момента.

— Вы словно бог! — не выдержав распиравшей его радости, воскликнул Леня. — Такое сотворили!..

— Благодарю, — скромно ответил Ермаков и потер переносицу, чтобы не чихнуть, поскольку от паяльника, которым он пользовался в эту минуту, поднимался едкий дым.

— Как мы его назовем?

— Поскольку первый, пусть будет Адам.

— А вторая — Ева?

— Возможно.

— А вы не боитесь, что они начнут размножаться?

— Дай бог, — сказал Ермаков.

— Размножаться массово и бесконтрольно.

— Не дай бог.

— А потом скажут, что никакого создателя не было, что все получилось само собой…

— Хватит пророчествовать. Слышишь, звонят? Возьми трубку.

— Это вас опять председатель спрашивает.

— Я не могу подойти, включи трансляцию.

Под потолком зашуршало, и низкий голос загудел, казалось, со всех сторон:

— Как дела, Ермаков? Обнорский совсем замучил требованиями. Не может он без робота, а у него симфония — самый пик творения.

— Дела идут. Робот вот-вот заговорит. Только ведь не для Обнорского же я его делаю?

— Мы потерпим, мы уж как-нибудь. А ему нельзя, он — гений.

Ермаков вздохнул.

— Чего вздыхаешь?.. Зачем мы тут поселились? Чтобы погрязнуть в заботах? Творцы должны творить…

— Пускай с горы слезает. Не все равно, где творить?

— Это тебе все равно. Ты не понимаешь высокую поэзию искусства. А он феномен, ему нельзя отвлекаться от своих видений.

— Боюсь, что слуги из Адама не получится, — сказал Ермаков.

— Какого Адама?

— Так мы назвали нашего первенца.

— Почему не получится? — удивился Каменский.

— Такова программа: помогать только в том случае, если дело человеку не по силам.

— Ничего, научим все делать. Или заставим.

— Даже если робот окажется талантливей Обнорского?

— Что ты говоришь? Что ты такое говоришь?! Разве можно быть талантливей Обнорского?!.

— Уж лучше я Адама не буду оживлять, — сказал Ермаков. — Пускай стоит как музейный экспонат…

— Ну знаешь! — оглушили динамики. — Мне говорили, что ты ненормальный, но не до такой же степени! По-моему, ты просто болен. Сейчас я приду разберусь.

— Приходи, я встречу.

Ермаков отложил паяльник, оглядел свое детище — странное сочетание металла и живой ткани, напоминающее осьминога. Точнее, у робота было двенадцать конечностей, восемь оканчивались округлыми рифлеными башмаками с шипами, четыре — трехпалыми отростками. Все конечности приводились в движение искусственными живыми мышцами, стянутыми к большому полуметрового диаметра — шару-телу, в котором находились управляющая система, электронный интеллект. Четыре перископических глаза, под углом выдвинутых из этого шара, делали робота похожим на неведомое чудовище. Но Ермаков уже любил его, еще не ожившего, потому что знал: робот будет добрейшим и способнейшим существом. И работящим, как никто в этом поселении.

— Леня, ты пока ничего не трогай, — сказал Ермаков и вышел, накинув на плечи легкую куртку.

Солнце клонилось к горной гряде на западе. Легкий теплый ветер приятно освежал. Рядом под камнями тихо журчала речка. Чуть ниже она разливалась озером, сверкающим сейчас, на закате, как чистейшее зеркало. За озером круто поднимался горный склон, переходящий в живописный скальный обрыв.

За закрытой дверью мастерской вдруг послышался крик, какой-то стук, и на пороге показался Леня, бледный как полотно.

— Он ожил, ожил! — торопливо повторял Леня и все метался глазами по сторонам, искал, чем бы подпереть дверь.

В дверную щель просунулось длинное щупальце, и Леня отскочил в испуге.

— Здравствуй, Создатель! — вежливо сказал появившийся в дверях робот, пошевеливая всеми четырьмя своими глазами-перископами, оглядываясь. Можно, я погреюсь на солнышке?

— Разве ты в этом нуждаешься? — спросил едва пришедший в себя Ермаков. Он с любопытством и некоторым испугом рассматривал свое детище, такое привычное там, на сборочном столе, и такое до жути незнакомое здесь.

— Солнце всем полезно. Разве не ты это говорил?

Мурашки пробежали по спине Ермакова. Много чего говорил он, работая у сборочного стола, не думая, что его слова могут быть услышаны. Но робот, видимо, жил еще до того, как первый раз шевельнулся. Так живут эмбрионы. Человек или любое животное еще не родились, но они уже учатся жить и понимать окружающее.

— Ты знаешь, как тебя зовут? — осторожно спросил Ермаков.

— Адам. Вы же с Леней так меня назвали.

Снова Ермакову стало не по себе: что еще знает и умеет этот "новорожденный"?!

— Ты — мой Создатель, и я должен слушаться тебя, — неожиданно сказал робот.

— Что ты еще скажешь? — замирая сердцем, спросил Ермаков. Ему вдруг подумалось, что робот умеет угадывать мысли.