Михаил Башкиров - Глоток в пустыне Страница 4

— Нам известно количество разведчиков, посетивших Землю, и в принципе возможно опросить каждого о визитах в музеи, но что брать за начальную дату? Открытие Первой линии? Выход к мертвым планетам?

— Зря вы грешите на космос… Дело в человеческой психологии, только в ней. А скажите, вы не пошутили насчет музея?

6

Оставив свидетеля на площади перед музеем, Александр Тюбин связался по видеотелефону с Генеральным диспетчером. Тот ужинал дома.

— Хорошо, я добуду разрешение, — Генеральный диспетчер ткнул вилкой в сосиску. — Как тебе понравился мой «глюк»?

— До сих пор кажется, что на голове висит лягушка.

— Поосторожнее в храме искусства! Не пальни в какую-нибудь особо выдающуюся мазню, а то ни мне, ни тебе после этого не поздоровится.

— Я еще недостаточно вжился в образ.

— Мне твое настроение определенно нравится. Надеюсь, лягушки не напомнили тебе заповедник?

— Скорее бы очутиться в Первой линии, заняться настоящим делом.

— К твоему появлению Зонд-десять будет уже в нейтральной зоне. Готовься. А лягушки действительно мерзкие создания…

7

Завэкспозицией долго изучал бластер, предъявленный Александром Тюбиным, а потом взял и спрятал в старинный тяжелый сейф.

— Давайте исключим всякий риск.

— Надолго? — Александр застегнул пустую кобуру.

— Полчаса, не больше.

— Всего полчаса? — свидетель выдвинулся из-за спины Александра. — Вы над нами издеваетесь!

— Ну ладно, час — и это максимум. Давайте провожу к «Мадонне», если не возражаете.

— Я лично не хочу смотреть на обугленные кирпичи. Лучше побудем у голландских натюрмортов.

— Не беспокойтесь. Вы и следа не заметите от печального происшествия. А тем более не отличите копии от оригинала. Видите ли, наши благоразумные предки еще в те беспокойные времена завели картотеку. На каждую единицу хранения имеется полный паспорт…

— Копия никогда не заменит подлинника, и не убеждайте.

— Сами убедитесь. Даже состав красок полностью идентичен краскам утраченного шедевра.

— Тогда почему бы вам не заменить дублями всю экспозицию? — Александр снова потрогал пустую кобуру. Надо же так быстро привыкнуть к тяжести «глюка»…

— Отправляя очередной номер на подновление, мы так и делаем. Замену практически никто не замечает… Даже профессионалы.

— Ну, меня бы вы не провели!

— Что-то мы заболтались, — Александр шагнул к двери, — а в нашем распоряжении только час…

8

Они долго шли по нескончаемой анфиладе уставших за день залов. Невесомые, призрачные люстры с погасшими огнями, зашторенные окна, темные пятна картин, мутные линии рам, и в каждом углу бдительно принюхивающийся пожарный агрегат.

Звук безостановочного движения вечерних улиц пробивался и сюда, сливаясь с уверенной поступью завэкспозицией и наслаиваясь на прерывистое шарканье пластиковых шлепанцев свидетеля, который умудрялся в каждом зале притормозить у одной или двух картин.

Но вот остановились. Завэкспозицией проскользнул мимо Александра в потайную нишу. За низкой дверью мелькнул яркий свет.

Свидетель молча стоял рядом с Александром, то ли чего-то ожидая, то ли боясь смотреть по сторонам, то ли вспоминая страшный миг расправы.

Качнулись, раздвинулись шторы. Гомон улицы назойливо лез вслед за ровным, приглушенным светом.

Завэкспозицией не возвращался.

Александр машинально шагнул к окну, чтобы увидеть привычную городскую суету, но свидетель ухватил его за рукав, дернул к себе.

— Лучше, конечно, попробовать на подлиннике. Впрочем, нас так упорно убеждали в достоинствах копии, что не грех самим удостовериться… Да не дергайтесь. Медленно поворачивайтесь и не бойтесь, она вас не съест. Фиксируйте нюансы, главное — зацепиться, а еще лучше представьте, что пришли на свидание с этой женщиной. Взгляд ее печальных глаз устремлен на вас, единственного из миллионов… Слишком напрягаетесь… И не торопитесь. Когда почувствуете, что женщина узнала вас, — замрите.

Александр послушно, старательно выполнял все указания, пялясь на «Мадонну», но никак не мог сосредоточиться — его отвлекала рама с медной поблескивающей табличкой. И вдруг ему навстречу с картины устремилось пухлое беззащитное лицо младенца.

Их глаза встретились.

Александр, выждав, отошел на исходную и повторил маневр, зачем-то расстегнув кобуру. Теперь младенец среагировал на его движения быстрее.

— Самое удивительное, — Александр повернулся, к свидетелю, — он меня боится.

— Неужели так трудно понять элементарную вещь? Лицо мадонны — смысловой и эмоциональный центр. Начинать надо именно с мадонны.

— Заладили — мадонна, мадонна! Лучше скажите, если я после Первой линии приду сюда с бластером…

— Зачем?

— Представьте, что мне не удалось раскопать причину странного поведения разведчиков в музеях, вернее, я попал под влияние неизвестного фактора, но не распознал ни его, ни механизм его действия. Останется одно: прийти сюда…

— И пальнуть?

— А что в этом страшного? Заменят уничтоженную копию на новую.

— Тогда вам надо будет пробираться сюда на ощупь. Вдруг раньше выберете другой шедевр?

— Сомневаюсь. Эти встревоженные, испуганные глаза, этот молящий о пощаде ротик, эти вздыбленные ужасом волосы…

— Трактовка через прицел.

— Если бы штурман смотрел в лицо не мадонны, а младенца, то наверняка бы не выстрелил. Но тут уже начинается иррациональность…

— Значит, больше вам не надо разъяснять об оптимальной точке?

— Он же мне теперь сниться будет!

— Не увлекайтесь… Для первого раза хватит и поверхностного впечатления. Пока есть время, глянем на голландские натюрморты. «Завтрак с омаром» — не возражаете?

«Нет, чего он прицепился?..»

— Кстати, дорогой мой неофит, скажите, зачем каждый разведчик таскает на поясе такую тяжесть?

— Да они без «глюка» шагу не сделают. Специфика…

— Сомневаюсь. Насколько мне известно, слишком редко доводится разведчикам применять сии штуковины по-серьезному.

— В этом-то и вся соль. Известно, что возможности бластера для защиты неисчерпаемы. Но вот сами экстремальные ситуации непредсказуемы. Можно десять лет владеть «глюком», тренироваться, оттачивать до филигранности приемы стрельбы, но так ни разу и не применить их в естественных условиях. Но сам факт наличия бластера придает вам необходимую уверенность и гарантирует выживаемость там, где без бластера от человека остается лишь скафандровая лепешка или жалкие ошметки… А с другой стороны, право разведчика на свободное ношение ставит его выше обыкновенных людей. Никакая даже самая достойная награда не заменит разведчику его верного друга и помощника.