Спартак Ахметов - Шок Страница 4

Двигаясь вдоль стеллажа, Алан уперся в стол и сел. Перед ним у стопки книг на листе бумаги, исписанной стремительным летящим почерком, лежало оружие. Он осторожно взял его двумя руками и осмотрел. Орудие убийства было устроено до омерзения просто: трубка с рукояткой и дырчатый барабан, подводящий к трубке снаряд под укол острого клюва. Алан крутнул барабан, и тот быстро завращался, пощелкивая и мелькая сквозными дырами. Лишь в одной из них тускло сизовел снаряд. Отложив оружие в сторону, Алан хотел прикрыть его листком бумаги, но зацепился глазами за слова. Он прочитал стихотворение всего один раз, но сразу запомнил наизусть и, блуждая по комнате в поисках пищи и выставляя на сланцевую горелку странноватого вида сосуд с водой, все шептал и шептал яростные строки:

Целуй меня, еще целуй, без счету,палящим медом наполняй аорту.Я ни одной минуты наслажденьяне уступлю ни смертному, ни Морту,

Дай мне познать упругость тела-тростника,отведать дай от сладостного языка.Богиня! Я неистовый язычник,когда ликующая грудь, как смерть, близка.

Из черных локонов сияет лик-луна,пьянящих глаз, зубов сладчайших ночь полна.Блаженство и восторг — любимой лоно.Зачем мне лето знойное? Зачем весна?

Как дерево, в тебе корнями я пророс,как рыба, спутан сетью шелковых волос,но смежил веки, миг тебя не видели сердце от тоски уже оборвалось.

Горячая вода, заваренная на пахучей травке, обжигала нёбо, стихи жгли мозг, перед глазами стояла ликующая Лана, и последняя строфа просверкивала, словно молния:

Целуй меня, еще целуй, без счету,палящим медом захлестни аорту.Теперь я лишь одну молитву знаю:пусть вечно длится ночь, а солнце — к Морту!

Алан ходил по комнате, как пьяный, нашел за стеллажом еще одну лежанку и повалился на нее. Стихи скользили в мозгу огненным кольцом, одно слово тянуло за собой следующее, строка цеплялась за строку, сразу за последней строфой обрушивалась первая. Хорошо было лежать, отдыхало тело, согревались и отходили ноги, крутилось сверкающее кольцо стихотворения, хохотала Лана, и он уже спал, разбросав руки и неслышно дыша.

Его разбудил высокий женский голос.

— До чего же ты громкая, Лана! — пробормотал Алан и проснулся окончательно.

За окном чернела ночь. Яркие лучи, бьющие из просветов между полками и верхними обрезами книг, слепили глаза. Алан сморгнул и опустил ноги, собираясь встать, но его остановил глухой бас Счена:

— … не железный. Я придумал дикую игру. Когда предает друг, или я не успеваю выручить близкого, то беру револьвер. Видишь, он заряжен одним патроном. Закрути барабан — и один шанс из десяти, что грянет выстрел.

— Идиотские шутки, — брезгливо говорила женщина. — Никогда не поверю, что ты способен на такое.

— Не верь, но это так.

— Впрочем, ты всегда был игроком…

— Но в любовь никогда не играл!

— Мне надоели слова. Слова и слова… Ты опутал меня словами, превратил в свою собственность, в рабу.

— Ты моя богиня.

— Это годится для стихов, а не для жизни.

— Зачем так говорить?

— Да, хватит разговоров. Мне пора.

— Прошу тебя, останься хоть сегодня. Погиб Эрд, я совсем разболелся. Я не могу один.

— Опять говоришь только о себе. Я устала от подобных разговоров.

— Если бы любила — не устала бы…

— Надоело! — вдруг тонко вскрикнула женщина. — Ты задавил любовь словами, встречами украдкой, бесконечным нытьем. Эгоист! Обо мне уже шушукаются под арками!..

— Мне безразличны сплетни обывателей!

— А мне не все равно! Имею я право на счастье или нет? Имею право на покой?

— Я же предлагал соединиться…

— А жить где? В этой конуре, заваленной хламом? Да еще терпеть всяких бродяг за стеллажом? Кого ты прячешь сегодня?

Счен промолчал.

— Я отдала тебе свои лучшие годы, свою молодость, а что получила взамен?

— В прошении служителям Морта упомянуто твое имя…

— Плевать на прошение! Оно ничего не стоит, ты на подозрении!

Наступило тяжелое молчание. Хрипло дышал Счен, скрипел стул. Потом женщина сказала:

— Ты великий книжник, а я всего лишь начинающая лицедейка. Я тоже хочу стать личностью.

Молчание.

— Я ухожу.

— Останься, — еще попросил Счен.

— Сегодня большое представление, и у меня одна из первых ролей.

Дробный перестук каблуков, скрипнула и захлопнулась дверь. Алан сидел в странном оцепенении, не зная — то ли окликнуть Счена, то ли выйти самому. И в этой мутной тишине раздалось негромкое металлическое пощелкивание, за которым глухо громыхнул выстрел. Посыпалось стекло с книжных корешков. Алан вскочил и, обмирая, побежал за стеллаж, и застыл у стола, зажимая ладонью крик.

Огромное тело Счена лежало навзничь наискосок через всю комнату, от стеллажей до лежанки. Одна рука неудобно подвернулась, около другой исходил смрадным желтым дымом револьвер. Острый темно-красный язычок выглянул из-под левого бока, влажно блеснул и вдруг побежал веселой струйкой, растекаясь в лужицу, которая, как амеба, вытягивала и вбирала в себя псевдоподии. Амеба намертво присосалась к мертвому телу, жадно подрагивала, полнела на глазах, жирно отливая выпуклой поверхностью.

Алан прокрался мимо стеллажа, ударом плеча распахнул дверь и подбежал к лестничному пролету. Далеко внизу сыпали дробь каблучки женщины, спешащей на большое представление…

Железные пальцы схватили Алана с двух сторон за руки, кто-то третий натянул на голову тесный смрадный мешок. Алан захлебнулся в крике, дернулся и потерял сознание…

5

Смотреть на Алана было жутковато. Его маленькое тело, до шеи упрятанное под тяжелыми складками темно-красного покрывала, лежало на узком столе. Всю верхнюю часть головы окружали острофокусные церебро-лазеры и виднелись только закрытые глаза с запавшими веками; тонкие ноздри, от которых к уголкам губ спускались две глубокие складки; чуть-чуть приоткрытый рот. Острый подбородок торчал, как у ребенка, да и все лицо с беспомощным выражением недоумения и испуга казалось детским. Прозрачный защитный колпак над столом почти не был виден и только сбоку, как в выпуклом зеркале, отражались стенные светильники.

— Я думаю, достаточно, — пробормотал Арк и пощелкал тумблерами.

Лана, неотрывно глядевшая на слабо освещенное лицо Алана, облегченно вздохнула и откинулась в кресле. И только теперь почувствовала резкую боль: все это время она сидела, намертво сцепив пальцы.