Дмитрий Биленкин - Двое и знак Страница 4

Вот так взял да и, переместился из своего столетия в палеолит, будто махнул из Европы в Австралию. Маленький вояж во времени, ничего особенного. И все затем, чтобы похихикать над беднягой какого-нибудь двадцатого века, который сейчас, вылупив глава, таращится на его шкодливый автограф?!

Ну нет. А что? Мальчишка, аспирантик какой-нибудь, прокатился в палеолит для сбора диссертационного материала и нашкодил. Нет. Нет.

Его ли это рука оттиснута рядом? Ах, да не в этом дело!

- Чего молчишь? - Апеков и не узнал своего голоса.

- А что? - хрипловато отозвался Саша. - Молодчага парень, не растерялся... Дал своим знать.

- Своим?

- Кому же еще он написал? Не нам же. Как аварию потерпел, так сразу весть подал. Вот куда меня занесло, выручайте! Сообразил, что все места с древними рисунками на учет возьмут, и взмахнул формулу, себя обозначил.

- Но это невозможно! Тысячелетия прошли с тех пор, как он...

Апеков умолк, пораженный. "Было", "есть" и "будет" перепутались в его уме, едва он над ними задумался. Вот эта, перед глазами, формула - в каком она времени? В прошлом, потому что ее написали в палеолите. В настоящем, потому что он видит ее сейчас. В будущем, потому что до нее додумались только тогда. Так где же она? И где он сам?

Апеков зябко поежился. Как просто было еще час назад! Время - это нить, жизнь бежит по ней, как искра по шнуру: позади пепел, впереди невспыхнувший огонь. А что прикажете думать теперь? Человек будущего двинулся вспять по времени... Для него все умершие живы?! Пока он был в своем сто двадцать первом веке, я, Апеков, был для него мертв. Теперь, когда он в палеолите, я для него еще не родился! Но ведь я жив... И для него я тоже жив... Мертв, еще не родился... и жив!!! Все сразу! Одновременно! Да как это может быть одновременно?! А так и может. Застряв в палеолите, он подает весть тем, кого еще нет, и до сто двадцать первого века эта его весть доходит мгновенно.

Мгновенно, хотя впереди сотни веков. Ведь и эта формула, и эти бегущие антилопы проходят сквозь время, как... как сквозь пространство проходят радиоволны. Они уже есть в палеолите, точно так же они есть сию секунду; и в сто двадцать первом веке о них скажут то же самое - они есть! Значит, что же? Мертвое, исчезнувшее прошлое присутствует в будущем?

Да, конечно. Разве он, археолог, не знал этого прежде? Прошлого уже нет, и оно все-таки есть? А будущее? Его тем более нет, но и это небытие говорит о себе, иначе был бы не возможен никакой прогноз...

Абсурд, абсурд! Да стоит мне стереть эту формулу... Да накрой нас сейчас обвал... Настоящее как угодно может изменить будущее! Оно - чистый лист, который ничего не стоит перечеркнуть какой-нибудь бомбой... Хотя Луна и в этом случае аккуратно, как должно, затмит Солнце. Да, но и по Луне можно так шарахнуть... Значит, будущее тем неопределенней, чем мощнее цивилизация?! А когда люди овладеют временем, тогда и прошлое станет изменчивым? Не может того быть, не может, это же всем нелепостям нелепость!

Но вот она, формула, перед глазами... Свихнуться можно!

- Свихнуться можно... - потерянно прошептал Апеков. - Это же...

- А что? - не понял Саша. - Все путем. Мы в прошлое смотрим, а они туда уже ездят. Это как с планетами было... Точно!

Апеков едва подавил нервный смех.

- Нет, - сказал он, прокашлявшись. - О двадцать первом веке и думать нечего.

- Почему?

- Потому! Это же фантастика, фантастика! Вне науки, вне представлений...

- Ну и хорошо, что фантастика! Она же кругом сбывается. Космос там, голография всякая... А тут нам еще знак дан, мол, идите, не трусьте. Двадцать первый век, точно! А может, быстрее? Эх, заживем...

Апеков уставился на Сашу, пытаясь найти если не след той жути, которая ознобом пронизывала его самого, то хотя бы легкую оторопь перед грозным знамением иных времен. Но ничего этого не было. Удивление прошло, Сашино лицо теперь горело мальчишеским восторгом, а в бросаемом на формулу взгляде был тот деловитый прищур, с каким мастеровитый подросток пытливо и восхищенно изучает попавший в его руки шедевр ремесла. Сейчас поплюет в ладони и... Какие сомнения, какие страхи? Все достижимо, "все путем"...

Эта безмятежная деловитость доконала Апекова.

"Эх, дитя, дитя, - подумал он с сожалением и тоской, - самонадеянное дитя века... Не била тебя жизнь, как нас, будущее пока не обманывало, и экологические впереди порожки - да только ли они? - будто не для твоего уха гремят... Слепец ты еще..."

- Так, - прервал его мысли Саша. - В Вихрево до закрытия почты еще поспеем, а не поспеем - я начальника из постели выну. Как вы считаете, академики скоро разберутся в формуле? Года им хватит?

- Нет, - с внезапным, его самого удивившим торжеством отрезал Апеков. Этого не будет ни через год, ни позже. Никто не разберется, потому что никто разбираться не станет. Понял?

Нет, Саша ничего не понял, только моргнул, и, глядя в эти теперь широко, беззащитно распахнутые удивлением глаза, Апеков добавил:

- Так будет неизбежно. Все ученые - все до единого, слышишь? - отрицают возможность путешествия во времени, так как оно нарушает краеугольный закон причинно-следственной связи. Ведет к абсурду, да-да! Попал человек в прошлое и, допустим, случайно убил своего деда. Бред же, бессмыслица, катастрофа! Все так думают, как я сказал, все! И это главное. То, что мы знаем истину, ничего не меняет. Ничего! Кто нам поверит? Формула... Неизвестно чего формула, ах, не в этом дело! Я во все это только потому поверил, что сам, своими руками, несомненно... Сам! А теперь приведи я сюда любого - да, любого! - специалиста, он глянет и скажет: "Послушайте, вас кто-то зло разыграл. Написал какую-то абракадабру, замазал глиной, а вы..." Так будет, так скажут. Ведь доказательств, что это не вчера написано, никаких! То есть ни малейших! И все, и точка... Кто же поверит в невозможное? В лучшем случае нас сочтут доверчивыми простаками, в худшем мистификаторами...

Апеков говорил, говорил поспешно, словно от чего-то освобождаясь, в исступлении даже, и пока он говорил, горячее Сашино изумление сменилось растерянностью, которая так не соответствовала обычному выражению его лица, что оно сделалось глуповатым. И по мере того, как это происходило, Апеков все более чувствовал в себе уверенность хирурга, обязанного довершить болезненную ампутацию, чего бы это ни стоило ему самому.

- И ведь тот, из будущего, наверняка это предусмотрел, - закончил он в каком-то болезненном восторге самоотречения. - Знал, знал, что если кто раньше времени обнаружит его сигнал, тому не поверят, и все спокойно послал открытым текстом. Они там хоро-о-ошие психологи!

- Но как же это? - вскричал Саша. - Вас же знают, меня знают, как могут нам не поверить?! Это нечестно, нечестно!