Юрий Петухов - Журнал «Приключения, Фантастика» 2 96 Страница 40

Блейк хорошо знал обычаи Кайха. На плащах кайхан он увидел белый щит клана Койссор. Он посмотрел вверх. Траурная процессия поднималась по извилистой тропинке к узкой пещере, выбитой в недрах нависающей над дорогой скалы. Длинные плащи колыхались в такт шагам, негромкая песня с повторяющимся заунывными припевом «А-а! Ха-а!» ранила душу, а воины Кайха возносили гроб все выше и выше, к темным небесам, откуда взирала на них отлетевшая душа умершего.

Проезжая мимо, Блейк поднес руку к глазам в жесте соболезнования. Несколько воинов с лязгом выдернули мечи из ножен, и громкий крик скорбной благодарности, принятой родовыми традициями планеты Кайх, разнесся по горам:

— У-ухах!

— Вы знаете их? — спросил удивленный водитель. Блейк промолчал.

Дорога пошла вниз, и небо прояснилось. Вскоре оно стало уже тем привычным белесым куполом без солнца, который так равнодушно встретил Блейка по прибытии на Вальхаллу. Внезапно аэро встал.

— Ваша карта, сэр, — сказал водитель. — Северо-западная карта склепов.

Перед Блейком возвышались старинные бронзовые ворота, потемневшие от прошедших веков. Их взор, составленный из множества сводящихся в одно место крученных, изогнутых завитков, притягивал той хрупкой красотой, какая встречается только в творениях старых мастеров. Сбоку была чуть приоткрытая калитка, как будто приглашающая войти. Выглянуло вдруг неяркое, теплое солнце, согревающее, какое-то очень уютное, осветило бронзу ворот, и та заиграла благородными переливами старого металла.

Блейк вошел, и его сразу же обдало ароматами умирающего сада. Пряный, чуть горьковатый запах померанцев смешивался с приторным, пьянящим ароматом магнолии. По ветхим (или только кажущимся такими) стенам склепов ползли сочные, темно-зеленые листья плюща. Земля-дорожка, сотворенная невесть из чего, заваленная прелыми листьями и присыпанная розоватым песком — пружинила под ногами. В некоторых местах между горбами склепов устремлялись вверх темные свечи кипарисов.

Блейк медленно двинулся по дорожке. Она, петляя, уходила вперед и терялась за поворотом. Запахи увядающей осени наполнили Блейка светлой грустью. Здесь были похоронены только земляне, и быть может, кого-то из них он знал.

Тусклая плита на стенке одного из склепов — массивного, угрюмого, чем-то похожего на погреб, вросший в землю — привлекла его внимание.

О путник, седину твоюКак благость ныне признаю.Ты телом бодр и млад душой,Но ляжешь вскорости со мной.

Блейк улыбнулся. Погребальный юмор давно ушедшего человека, как будто знавшего, что он стоит возле его последнего пристанища, ему понравился. Он взглянул на надпись над входом в склеп. «Семья Конуэй», — гласила надпись витиеватыми буквами. Блейк двинулся дальше.

Здесь были разные склепы: и похожие на готические храмы в миниатюре, темные, с узкими, стрельчатыми окнами, многочисленными башенками и шпилями, микроскопическими фигурками святых в нишах и над порталом; и простые, серые кубы без украшений, погруженные в вечную землю, готовую принять все — и камень, и бренную плоть; и китайские пагоды с приподнятыми уголками крыш, блестящий черепицей, забавными оконцами, сквозь которые желающий мог бы заглянуть внутрь. Блейк медленно шел и шел мимо, вчитываясь в эпитафии. Они тоже были разными: простым: немногословными и сложными, поражающими тяжелым, косноязыким велелепием; эпитафии в стихах и эпитафии в прозе: философские эпитафии и эпитафии, отражающие стиль жизни давно умерших людей, бездумный — живи как живешь. Блейк проходил и видел их всех.

Внезапно он остановился. Перед ним, вздымаясь над прочими склепами, стоял трехъярусный зиккурат, сложенный из темноватого обожженного кирпича-плинфы. Строение поражало мрачной пышностью. Зиккурат обнимали плавные пандусы, по которым восходили вверх, держась руками за голову или сложив их на груди в молитвенном жесте, коричневые статуэтки плакальщиц. На вершине несколько статуэток стояли на коленях, запрокинув головы к равнодушному небу, а рядом, глубоко врезанные в грубый, неотесанный камень темнели слова: «Не жизнь». Блейк неподвижно стоял перед склепом, внимая странному и безнадежному смыслу этих слов, и холодная величественность зиккурата, скорбная простота эпитафии глубоко проникала в его душу. Он взглянул на табличку. Цэрэнгийн Бадмунх. Он постоял еще немного и, вздохнув, пошел дальше.

Он все шел и шел меж безмолвных склепов, а дорожка не кончалась. Казалось, она будет длиться вечно, и уже не исчезнут хмурые ряды склепов, увитые траурным плющом. Приторные цветы магнолии осыпали Блейка своими лепестками, а кипарисы и могучие платаны бросали на него скорбную тень. День Вальхаллы не катился к концу, ибо здесь он мог длиться вечно. Вечно, как молчаливый покой смерти, окружавший его.

Белое здание впереди вынырнуло неожиданно. Дорожка вела к нему, огибала и уходила в зеленый полусумрак платанов, росших сразу за белыми стенами. Вокруг здания, стоявшего на пригорке, утопавшего в неярких солнечных лучах, теснились нежной зеленью эвкалипты. Прямо напротив двери стояло три склепа. Они были совсем новенькими: ветры и дожди Вальхаллы еще не успели выбелить их серые стены. Блейк увидел на одном из них надпись:

Я под тяжелою лежу плитой.Будь милосерд, прохожий, и пятойНе наступи на камень сей плиты:Ведь лишней тяжестью меня придавишь ты.

Эпитафия на этом заканчивалась, но Блейк уловил ее скрытый смысл, ибо любил старую поэзию Земли. Он с удовольствием продолжил про себя:

И только жены родины моейПлиту не смогут сделать тяжелей.О, наконец за благо я сочтуИх пустоту.

Кеведо, «Эпитафия самому себе», имеющая подзаголовок: «Женщинам Испании». У умершего было отличное чувство юмора. И сварливая жена. Или теща.

На пороге здания его встретил человек одного с Блейком возраста. Седые волосы были зачесаны назад, открывая исчерченный морщинами лоб, а голубые глаза смотрели на мир весело, открыто. Блейк увидел перед собой счастливого человека. Он представил себя рядом с ним: все то же самое, только нет такого открытого взгляда.

— Нас уже предупредили, сэр, — сказал человек, улыбаясь.

— Вы Александр Блейк, капитан в отставке?

— Да, — ответил Блейк.

— Меня зовут Картрайт. — Человек протянул руку.

Его рукопожатие было крепким, как и ожидал Блейк.

— Позвольте, я провожу вас до вашего места, — сказал Картрайт, все так же улыбаясь. — Оно как раз такое, как вам хотелось бы.