Руслан Мельников - Люди Черного Креста Страница 41

Клубы выхлопов и пыли смешались с густым пороховым дымом. Ударивший веером картечный шквал смел крылатых тварей. Брызнув кровью и сыпанув перьями, упала тушка летающей ящерицы. Жесткие крылья бабочек разлетелись как стеклянные осколки. Сами бабочки посыпались вниз, втыкаясь в землю обломанными крыльями, словно брошенные ножи.

Однако сшибить удалось не всех. Одна ящерица и четыре бабочки сумели уклониться от смертоносного снопа. Твари атаковали.

Кошкодер, не отрываясь от руля и почти не глядя назад, разрядил неиспользованный пистоль. Бухнул выстрел, заряд прошел над головами пассажиров. Еще пару бабочек разнесло вдребезги. Сверху снова со звоном посыпались осколки крыльев-лезвий. Из крыла ящерицы тоже выбило несколько перьев. Пернатая гадина дернулась в сторону, но не упала. Над кормой порхали две уцелевшие бабочки, бритвенно-острые крылья которых отчетливо звякали о борта повозки, дымящуюся многостволку и шлем Василя.

Щелкнули арбалеты Костяники и Змейки. Стрелы прошли мимо.

Нет, с этими тварями придется в рукопашную. Взмахнули мечами помор и Стрелец-баба. Чуть не задели друг друга, но в юрких летающих тварей не попали и они. Виктору лишь чудом удалось достать коротким кошкодером одну из бабочек.

Меч дзинькнул о крыло, как о подставленный под удар вражеский клинок. Сталь оказалась крепче. Крыло треснуло, от него откололся изрядный кусок. Бабочка, не удержавшись в воздухе, упала на землю. И все же мечами с таким противником махаться было не очень удобно.

– А ну, пригнулись все, етить вашу! – над автоповозкой, раскручивая кистень, поднялся Костоправ.

Виктор счел за благо последовать совету лекаря и склонился под гудящей дугой. Остальные поступили так же.

А вот вьющаяся над машиной пара тварей не устрашилась и попыталась прорваться сквозь выписываемые Костоправом круги и восьмерки.

Зря…

Шмяк! Раскрученная гирька на цепи встретилась с головой ящерицы. Посыпались зеленые перья и зубы из раззявленной пасти. Ящерица отлетела к обочине и закувыркалась в пыли.

Звяк! Брызнула звонкими осколками угодившая под кистень бабочка. Острый обломок основания крыла воткнулся в болтающийся бортовой щит. Застрявшая бабочка отчаянно затрепыхалась, пытаясь высвободиться.

– Хрена с два! – оскалился Костоправ.

Еще раз саданул по мутанту. Кистень превратил вытянутое жирное тело мутанта в мокрое пятно, а остатки крыльев – в мелкое крошево. Бортовой щит, не выдержав удара, отвалился.

Все! От погони отбились. И до спасительного леса добрались. Автоповозка нырнула под густые кроны, где можно было не опасаться даже гигантских птиц.

– Ять-мать! – потрясая кистенем, торжествовал Костоправ.

– Йес-йес-йес-йес! – непонятно орал Кошкодер.

Что-то кричали Змейка и Костяника. Даже обычно сдержанный Василь, навалившись всем телом на многоствольное орудие и обняв обеими руками дымящиеся еще стволы, сотрясался всем телом то ли в рыданиях, то ли в смехе.

Радости не было предела.

Вот только… Только что это красное под ногами? Откуда течет? Почему?

Текло с кормы. Из-под многостволки.

Глава 15

– Василь? – Виктор изменился в лице.

Лежавший на бомбарде помор уже не трясся и не двигался.

– Васи-и-иль!

И на окрик никак не реагировал.

– Кошкодер, останови! – потребовал Виктор.

– Чего? – одноглазый капитан не поверил собственным ушам. – Здесь? Сейчас?

– Тормози, говорю! – рявкнул Виктор. – Костоправ, глянь, что с Василем!

Лекарь, встревоженный не меньше Виктора, был уже на корме у орудия.

Автоповозка остановилась. После рева двигателя, дребезжания старой машины, стрельбы и воплей стало вдруг необычайно тихо.

– Помор, не дури! – прогудел в этой оглушающей тишине растерянный голос Костоправа. – Что за шуточки, Василь?

Да уж какие тут шуточки: под ногами хлюпала кровь. Перебираясь к кормовому орудию, Виктор ужаснулся: сколько же ее тут натекло!

Змейка и Костяника подавленно молчали.

Костоправ осторожно перевернул тело.

Плохо. Очень плохо… Справа срезан клок бороды. На шее, под ухом и подбородком зияет рана. Узкая, длинная, глубокая, будто бритвой прописали чуть не до самых позвонков.

Рана уже почти не кровоточила.

Крыло-лезвие мутировавшей бабочки полоснуло между шлемом и воротом панциря, а Василь упал на орудие так, что вся кровь хлынула между стволами. Поэтому сразу никто ничего и не заметил. Да и некому было замечать. Все следили за вьющимися над повозкой тварями. А после – радовались спасению и вообще не видели ничего вокруг.

Радовались, пока Василь умирал.

– Ехать надо, – негромко сказал Кошкодер. – Догонят ведь.

– Помолчи, – цыкнул Виктор, наблюдая за Костоправом. Глупо, конечно, но он все еще на что-то надеялся. Прекрасно понимал, что смысла в этом не больше, чем в стрельбе из самопала с промокшим порохом. И все равно надеялся. – Ну? Что?

Выражение лица Костоправа не предвещало ничего хорошего. Как молчаливость лекаря. Ничего хорошего и не было. И не могло быть. Уже – ничего.

– Все, – глухо произнес Костоправ. – Кончился наш Василь.

Всхлипнула Костяника.

Виктор все же заставил себя посмотреть в глаза помору, прежде чем их закрыла широкая лекарская ладонь. Глаза были стеклянные. Застывшие. Мертвые.

Все. Кончился…

Наш Василь.

Рана походила на ту, которую сам Василь оставил на горле брата Себастьяна. Да и пережил Инквизитора помор ненадолго.

Может, в этом был высший смысл? Но какой? Месть убитого крестоносца?

Чепуха! Виктор не верил в подобную мистику.

Или тут дело в другом? В другой мести? Василь жил, пока его держало на этом свете стремление поквитаться за погубленные Соловки, за убитых и угнанных в рабство общинников. А когда помор нашел Себастьяна, когда возмездие свершилось и когда мстить стало некому…

Да нет, тоже ерунда все это. Не нужно искать смысла в смерти друзей. Потому что его нет. Можно найти утешение, оправдание, но не смысл.

Василь просто умер, и это была нелепая, случайная, глупая смерть. Впрочем, иной она и не бывает.

Кошкодер деликатно кашлянул и вновь напомнил:

– Ехать надо.

– Да езжай уже! – раздраженно отмахнулся Виктор.

Они, конечно, похоронят Василя, но потом, подальше, где-нибудь в другом месте. В конце концов, похороны нужны не столько для мертвых, сколько для живых.

Чтобы хоть как-то и хоть чем-то оправдать эту бессмысленную смерть. И оправдаться самим перед тем, кто ушел. Оправдаться за то, что он ушел, а они остались…

Ехали молча. А о чем говорить после такого? После такого разговаривать не о чем. А вот подумать и вспомнить…

Мысли были невеселые, воспоминания – тягостные.