Игорь Пронин - Пираты 1. Остров демона Страница 41

— Я не верю, что мы можем что-то изменить, — сказал он. — Тамплиеры владели секретом Демона, и что? Их это не спасло.

— Мы не можем знать наверняка, что произойдет! — запротестовал я. — Уже жалею, что отдал дельфина Кристин… Нужно было выкинуть его в море!

— Все предопределено, — убежденно повторял Роберт. — Знаешь, что я нашел там, на острове? Ну, когда мы поднялись из колодца и увидели какое-то пепелище? Все думал, стоит ли тебе показывать…

Он вынул из-за пазухи сильно обгоревшую книгу. Кое-что огонь пощадил и я прочел название: «Стихотворения, преимущественно на шотландском диалекте». Поневоле заинтересовавшись, я принялся перелистывать сохранившиеся страницы.

— Славные стихи… Но я никогда не слышал о таком поэте: Роберт Бернс!

— Конечно, не слышал! — хмыкнул Роб. — Посмотри на год издания!

Я отыскал и присвистнул: неизвестный мне шотландский бард издал книгу в 1786 году! Конечно, я не мог знать о его существовании.

— Там дарственная надпись! — ткнул пальцем Роб. — Вот она-то интереснее всего.

— «Дорогому другу Джону Мак-Гиннису от товарища юности Роберта Летбриджа, с выражением искренней любви», — вслух прочел я. — И дата: апрель 1802 года. Что это значит, Роб? В каком мы времени?

— По-видимому, не в том, на которое рассчитывает мсье Клод! Мы не в прошлом, а в будущем! И если, как ты говоришь, они рассчитывают справиться с Дрейком за счет лучшего вооружения… Как бы нас не поджидал впереди кто-то, вооруженный куда сильнее нас! Радует одно: мы с тобой умрем не скоро, раз уж я написал «от товарища юности».

— Не написал, а еще только напишешь… — машинально поправил я. — Нет, дружище, не все так просто. Если ты еще только это напишешь, то мы навряд ли в 1802 году… И как тогда книга попала сюда?

— Не знаю, — мрачно ответил Роберт. — Зато знаю, что с островом Демона мы связаны навсегда. Чувствую это. Книгу забирай, она ведь твоя.

Не успел я спрятать немного преждевременный подарок, как марсовый прокричал, что видит парус. Кристин в мгновение ока забралась на мачту и вскоре ветер начал меняться — у девушки возникло новое желание. И я, конечно, знал, какое.

— Отец, два двухмачтовых корабля, флаги испанские! — запыхавшись сообщила она, спустившись. — Нельзя их отпустить таких безобидных — вдруг кто-нибудь обидит!

— Конечно, — согласился Ван Дер Вельде, — конечно, обидим сами! Заодно и выясним кое-что!

Испанские корабли были древней постройки, это сразу понял даже я. Те самые галеоны: маленькие и неповоротливые по сравнению с «Ла Навидад» и «Пантерой». Выходило, что Дюпон нас не обманул. Мы сблизились и приказали испанцам сдаться, в ответ они открыли огонь. Одно из ядер проломило фальшборт совсем рядом со мной и заскакало по палубе. Мы кинулись в разные стороны, но взрыва не последовало.

— Кусок чугуна! — Янычар схватил ядро, обжегся, выронил, но продолжал хохотать. — Кусок чугуна! Мне нравится этот рейс!

На испанцев обрушился шквал нашего огня. Уже после третьего залпа на одном из кораблей начался пожар. Второй пытался лавировать, но Кристин встала к штурвалу и дельфин помог ей: ветер подстраивался под каждый ее маневр, словно послушный щенок. Пиратам хотелось драки, и второй корабль мы попытались взять на абордаж. Но вот тут испанцы оказали достойное сопротивление: спрыгнувшие на вражескую палубу попали под редкий, но чудовищный по убойной силе огонь аркебуз, заряженных чем-то вроде рубленых гвоздей. Первым свой конец нашел веселый боцман Янычар, татуированный череп которого раскололся, как орех.

Ни я, ни Роб в вылазке не участвовали, а Кристин осталась за штурвалом. К моему удивлению, даже Дюпон не слишком усердствовал: он стрелял редко, скорее для развлечения. Честно говоря, я был рад, что испанцы показали пиратам: кроме силы оружия есть и сила духа. Добыча оказалась не такой уж легкой и бой остановился. Испанцы начали избавлять борт от наших абордажных крючьев, и Ван Дер Вельде приказал не мешать им.

— К чертям! — раздраженно крикнул он. — Я потерял Янычара, и больше никого терять не намерен! Канониры! Отправьте всех мерзавцев на дно! «Пантера» подобрала уже достаточно.

Я оглянулся и увидел, что огонь уже полностью охватил зажженный нашими выстрелами галеон. Гомеш спустил шлюпку и матросы спасли трех или четырех испанцев, остальные, видимо, предпочли смерть.

Дальнейшее выглядело отвратительно: практически не подвергая себя риску, «Ла Навидад» расстрелял упрямых испанцев на расстоянии. Корабль еще держался на плаву, и кто-то еще палил в нас с палубы, когда Ван Дер Вельде приказал уходить.

— Хватит заниматься ерундой! Добыча ждет нас впереди.

Кристин не стала спорить с отцом. Мне показалось, что и ей бой не доставил никакого удовольствия. Это меня обнадежило: если Кристин поймет, что особой доблести в такого рода делах нет, то, может быть, станет на нашу сторону и помешает планам Ван Дер Вельде и Дюпона? Я искренне на это надеялся, хотя был у меня на корабле и еще один союзник: дельфин. Если, конечно, Кристин согласится со мной.

— Что-то ты ко мне совсем не заглядываешь? — Моник подошла ко мне. — Все, кончилась наша дружба?

— Моник, дружба возможна там, где есть искренность.

— Много ты понимаешь в этой жизни! А ведь я когда еще тебе сказала: у слабых женщин свои правила. Иначе просто нельзя.

Моник пользовалась на «Ла Навидад» полной свободой, но все равно негласно считалась узницей. Кристин делить с ней каюту отказалась, и Моник перебралась в кают-компанию, где отгородила себе угол куском старого паруса. Вряд ли она привыкла так жить, но неудобства переносила стоически, и слова о «слабой женщине» вызвали у меня невольную улыбку.

— Моник, вы искренне симпатичны мне. И даже более… Но я совсем перестал вам верить.

— О, Джон! Если бы я могла поверить тебе! — с неожиданной грустью произнесла она. — Но ты слишком наивен и такой, как Дюпон, запросто может тебя провести. Ведь если бы я рассказала тебе всю правду, ты понял бы все… Ты простил бы меня. Но тебе снова будут лгать, и ты опять изменишь свое мнение!

Моник отошла, оставив меня в полном недоумении. На палубу как раз поднимались четверо испанцев, спасенных шлюпкой с «Пантеры», прибыл и капитан Гомеш. Трое испанцев представляли из себя жалкое зрелище: испуганные, подобострастно заглядывающие всем в глаза, они только и делали, что молили сохранить им жизни. Четвертый молчал. В бою он потерял один глаз, и пираты даже не удосужились перевязать раненого. Зато тот глаз, который испанец сохранил, сверкал ненавистью. Несмотря на раны, пленный держался очень прямо, даже величественно. Он шел последним. Проходя мимо него Моник, только теперь увидев Гомеша и не желая с ним разговаривать, вдруг протиснулась между одноглазым и другим испанцем. Потом, все-таки наткнувшись на тяжелый взгляд капитана «Пантеры», попятилась и едва не сбила раненого с ног. Испанец обернулся и посмотрел на Моник с каким-то изумлением.