Юрий Никитин - Далекий светлый терем (Сборник) Страница 41

Она легко и светло улыбнулась, сказала замедленно, как бы с удивлением прислушиваясь к своим словам:

– Слава тебе, творец! Ты творец?

– Я только скульптор, – сказал он растерянно.

– Ты – творец, – возразила она серьезно.

– Галатея, – сказал он, делая к ней шаг, – ты поспоришь красотой с богинями. Даже не знаю, как мне это удалось! Я очень люблю тебя.

– И я люблю тебя, – ответила она.

Он протянул к ней руки, она шагнула навстречу, прижалась к нему, такая нежная, что у него помутилось в голове, а сердце едва не выпрыгнуло. Счастье разрывало ему грудь, и странным было чувство, когда он чуть не разгневался на нее за то, что она подставила губы для поцелуя ему, такому несовершенному, грубому, неуклюжему!

С этого дня Пигмалион зажил как в сладком тумане. Так, судя по хвалебным гимнам, ощущают себя только боги на Олимпе.

По ночам, когда она засыпала, он подолгу смотрел ей в лицо, всякий раз изумляясь, что ему выпало такое счастье, что может смотреть на нее, дышать одним воздухом с ней, слышать ее мерное дыхание…

Галатея оказалась и хорошей помощницей. Готовила по его вкусу, а немного погодя ознакомилась с работой скульптора и ранним утром, когда Пигмалион еще крепко спал, ходила далеко к реке за глиной.

Инструменты Пигмалиона теперь всегда были в полном порядке, очищены от глины, вымыты. Впервые за много лет одежда его оказалась заштопана, а вскоре Галатея сшила ему красивые одеяния, на которые с завистью посматривали городские щеголи.

Когда о ней пошла молва, к нему под разными предлогами стали заглядывать приятели, заходили даже отцы города. К их любезностям и ухаживаниям Галатея отнеслась холодно, восторги пропускала мимо ушей, а когда Пигмалиону частые посещения начали мешать работать, она сумела всех вежливо отвадить.

Пигмалион теперь работал в мастерской исступленно, словно стремился наверстать потерянное время медового месяца. Если работа над новыми скульптурами не клеилась, уходил, подолгу бродил по ту сторону городских стен, лазил по крутым скалам и забирался в густые рощи, спускался в овраги, домой возвращался поздно.

Однажды она очень долго ждала его, тщательно приготовила все на утро, разогрела и поставила на стол любимые кушанья скульптора, ее создателя. Однако его все не было, и она снова и снова убирала мастерскую, которая и так сияла непривычной чистотой, заботливо перепроверила инструменты.

Когда зажглись первые звезды, она набросила покрывало на голову – иначе мужчины пойдут толпой следом, шушукаясь, как женщины, и обсуждая ее красоту, – закрыла двери мастерской и бесшумно выскользнула на улицу.

С городской стены видно далеко, и Галатея обошла по ней вокруг всего города, но Пигмалиона так нигде и не увидела. Усталые ноги послушно спустили ее вниз на площадь, где она прошла мимо опустевшей на ночь школы математиков, аллеи логиков и бассейна философов. Оставалась харчевня, что на краю площади, оттуда дорога ведет в порт, там часто пируют пьяные моряки и бродячие солдаты, харчевня пользуется дурной славой, и философы постоянно требуют от властей, чтобы ее закрыли.

Галатея осторожно заглянула в приоткрытую дверь. В лицо пахнуло запахами жареного мяса, кислого вина, острых специй. В грязном темном зале с низким потолком сидели за длинными, грубо сколоченными столами люди.

Трое обросших грязью и небритых солдат шумно веселились за отдельным столом, орали, хвастались, обнимались, требовали еще вина. Возле двери за двумя сдвинутыми столами расположились пятеро крестьян, а ближе к жарко пылающему очагу ерзала на лавке спиной ко входу раскрасневшаяся женщина. Когда она игриво оглядывалась на солдат, Галатея рассмотрела с отвращением, что лицо женщины густо и неумело нарумянено и что в глубоком вырезе платья кожа в тонких морщинках.

Рядом с ней сидел, раскачиваясь в такт песне и обнимая женщину за плечи, тоже спиной к Галатее, широкоплечий мужчина с кубком вина в руке. Галатея еще не видела его лица, но сердце застучало тревожно. Мужчина сделал большой глоток, заглянул в кубок, крякнул и допил остальное. Женщина взвизгнула, когда он лихо швырнул его оземь.

Примчался хозяин харчевни. Мужчина выкрикнул пьяно:

– Еще вина, только хорошего! А ту бурду, что покупаешь в соседних селах, вылей свиньям в корыто!

Крестьяне глухо заворчали. Один из них поднялся, угрюмо смерил взглядом Пигмалиона, сказал тяжелым, как гром, голосом:

– Это наше вино. Оно впитало все лучи солнца, начиная с ранней весны и кончая поздней осенью. Это благословение небес! Если же ты, скотина, еще раз посмеешь сказать о нем непочтительно, я вобью в твою лживую глотку твои гнилые зубы вместе с этими словами!

Пигмалион вскочил. Женщина ухватилась за полу его хитона, но скульптор оттолкнул ее, шагнул к обидчику:

– Что за ворона здесь каркает?

– Это ты ворона, – ответил крестьянин зло, – но я научу тебя говорить с людьми!

Он замахнулся. Сам рослый, жилистый, с длинными мускулистыми руками, Пигмалион легко увернулся, отбил второй удар и вдруг быстро и страшно ударил сам.

Крестьянин содрогнулся, словно налетевший на скалу корабль, переломился в поясе и рухнул плашмя так, что деревянный пол задрожал. Солдаты оглянулись, одобрительно ударили рукоятями мечей в щиты.

Пигмалион вернулся к очагу, снова обнял гетеру, что уже услужливо протягивала ритон с вином, искательно заглядывала в глаза.

Крестьяне подняли поверженного, усадили за стол, но тот все падал со скамьи, и лужа крови растекалась по выскобленным доскам.

Галатея в нерешительности стояла у двери. То бралась за ручку, то отпускала, а в щель был виден этот странный мир, этот безумный мир; видела она и безумие своего создателя, а как поступить – не знала. Веселье то вспыхивало, то угасало, солдаты заревели походную песню, стучали по столу огромные глиняные кружки, между столов заскользила юная девушка, она убирала пустую посуду, и Галатея с ужасом наблюдала, как ее создатель, не выпуская плеча женщины, повернул смеющееся лицо к девушке, попытался обнять другой рукой за бедра. Девушка увернулась, и скульптор едва не упал, глаза его блеснули странным огнем, но гетера рядом, она не так молода, но рядом, и вот он с ней, вот он с ней, вот он с ней…

Сердце Галатеи билось отчаянно. Солдаты все еще ревели вовсю песни, когда создатель повернулся к ним, щеки его раскраснелись, он зло прикрикнул; солдаты не поняли его, и он заорал громче, требуя прекратить ослиный рев. И тогда рассвирепевшие солдаты стали подниматься из-за стола…

Примчавшись домой, она не успела привести себя в порядок, как услышала царапанье по двери. Скрипнуло, появилась светлая щель, расширилась. В дверях стоял, пошатываясь, темный силуэт, а сзади светила огромная луна, и волосы гостя выглядели серебряными.