Эдвард Митчелл - Спектроскоп души Страница 41

Выходя из зала заседаний Палаты представителей, влюбленные столкнулись с мистером Уолсингемом Брауном и мисс Хойетт из Нью-Йорка. Нью-йоркская леди по-дружески обратилась к мисс Ньютон, отметив присутствие Ванли только холодным кивком головы. Ванли поискал взглядом глаза приятеля.

– Мне надо еще до утра с тобой посоветоваться, – вполголоса сообщил он.

– Хорошо, дорогой друг, – ответил мистер Браун. – Можешь на меня положиться.

И пары распрощались.

Монголоид и его возлюбленная из Массачусетса вместе с толпой направились в обеденный зал. Каждый из них был занят своими мыслями. Почти механически Ванли провел свою подругу в угол обеденного зала и усадил за ширму из карликовых пальм, подальше от любопытных глаз.

– Спасибо, что привел меня сюда, – сказала девушка. – Пока мы танцевали, я успела проголодаться.

За все время их душевной близости она впервые попросила накормить ее. Просьба была вполне естественной и невинной, однако Ванли, услышав это, вздрогнул и прикусил губу, чтобы не выдать свое волнение. Он выглянул из-за пальм и осмотрел столы, уставленные деликатесами и окруженные мужчинами, которые напористо прокладывали себе путь за подкреплением для доверенных их попечению дам. При виде этого зрелища его снова передернуло. Немного поколебавшись, он повернулся к мисс Ньютон, сел рядом с ней и, взяв ее за руку, заговорил решительно и серьезно.

– Клара, – сказал он. – Я хочу в последний раз получить от тебя подтверждение того, что ты меня любишь.  Не пугайся, не смотри так тревожно, просто внимательно меня выслушай. Если после этого ты все равно отправишь меня за pâté[14], куриным крылышком,  салатом или даже за тарелкой фруктов, я выполню твое пожелание, хотя это и оставит мучительный след у меня в душе. Так что сначала выслушай то, что я должен тебе сказать.

– Ну, конечно, я выслушаю все, что ты должен мне сказать, – ответила девушка.

– Тебе достаточно хорошо известны политические идеи, которые исповедуют наши партии, – продолжал он, нервно разглядывая кольца на изящных пальцах своей подруги, – и значит, ты понимаешь разницу между тем, что считаю справедливым я, и тем, чему тебя учили.

– Да, – сказала мисс Ньютон, – я знаю, что ты вегетарианец, и тоже не одобряю употребление в пищу мяса. Я знаю, что ты красноречиво защищал в Палате право каждого живого существа на жизнь и что это главная идея твоей партии. Папа говорит, что это демагогия… Что оппозиция выдвигает абсурдную и надуманную идею, стремясь выиграть выборы и получить власть. Однако я знаю и многих достойных людей, наших друзей в Массачусетсе, которые склонны согласиться с тобой. И, конечно же, любя тебя, я твердо верю в искренность твоих убеждений. Ты не демагог, Дэниэл. Ты не склонен потакать радикализму толпы. Ни мой отец, ни весь мир не заставят меня думать иначе.

Мистер Дэниэл Уэбстер Ванли стиснул ее руку и продолжал:

– Дорогая Клара, ты живешь в самых ультраконсервативных кругах и не имеешь возможности осознать колоссальное значение и мощь того движения, которое сейчас распространяется по стране и очень скромным представителем которого я являюсь. Это нечто большее, чем политический протест, это борьба за кардинальную реорганизацию общества на основе науки и абстрактного права. Поэтому именно мне, человеку той расы, которая пока что лишь добивается полного равенства и политических прав, надлежит стоять в авангарде новой революции, на приход который мы возлагаем свои, возможно, тщетные, надежды.

Его пылающий взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь. Она была немного встревожена его серьезностью, но не скрывала гордости за его мужественность и целеустремленность.

– Мы верим, что каждое животное рождается равным и свободным, – продолжал он. – Что любой, самый простенький полип или самый мелкий моллюск имеет такое же право, как ты или я, жить и наслаждаться своим счастьем. И в самом деле, разве мы все не братья? Разве мы не дети общей эволюции? Кто мы, человеческие существа, как не более успешные члены одной огромной семьи? Разве по уровню интеллекта сенатор Ньютон из Массачусетса опережает австралийского бушмена намного больше, чем бушмен или плоскоголовый индеец опережает быка, которого сенатор Ньютон распоряжается забить, чтобы обеспечить пищей свою семью? Разве у нас есть право отнять жизнь даже у самого ничтожного существа, порожденного эволюцией? Разве не является забой быка или цыпленка с точки зрения абсолютной справедливости убийством… нет, братоубийством? Разве не каннибализм самого мерзкого и трусливого сорта питаться плотью наших беззащитных братьев-животных, принося их жизни и права в жертву нашему неестественному аппетиту, который не имеет никаких оснований, кроме привычки, порожденной долгими веками варварского себялюбия?

– Я никогда не думала о таких вещах, – медленно проговорила мисс Клара. – Ты будешь требовать для них права голоса?.. Я имею в виду быка, цыпленка и бабуина.

– Я слышу речь дочери сенатора от Массачусетса! – воскликнул Ванли. – Нет, мы не будем требовать для них избирательных прав… По крайней мере, в ближайшее время. Право жить и радоваться жизни – это естественное, неотъемлемое право. Право голоса определяется состоянием общества и уровнем личного интеллектуального развития. Бык, цыпленок и бабуин еще не готовы участвовать в голосовании. Но они являются избирателями в зародыше. Они движутся по тому же пути, который преодолели наши предки, и прервать их развитие, лишив будущего ради утоления голода, – это ужасное преступление против природы!

– Должна признать, что это благородные мысли, – с заметным энтузиазмом произнесла мисс Ньютон. 

– Таковы мысли монголо-вегетарианской партии, – заметил Ванли. – Они будут распространяться в стране и способствовать избранию в 1940 году следующего президента Соединенных Штатов.

– Меня восхищает твой пыл, – помолчав, заявила мисс Ньютон. – И я не стану огорчать тебя  ужасной просьбой принести мне куриное крылышко. Боюсь, что не смогу есть его сейчас, когда у меня еще звучат в ушах твои слова. Немного фруктов – вот все, что мне надо.

– Еще раз прошу тебя подумать, – сказал Ванли и снова взял девушку за руку. –  Принципы, которые я только что провозгласил, моя дорогая, разделяет вся наша многочисленная партия. Их придерживаются даже респектабельные, беззаботные, не слишком чувствительные избиратели, составляющие основную часть любой политической организации. Но некоторые из нас отстаивают еще более прогрессивные идеи. Мы не надеемся, что умеренные сторонники присоединятся к нам в ближайшие годы, возможно, даже до конца нашей жизни. Мы просто довели принятые всеми нашими однопартийцами взгляды до логического конца и спокойно ждем окончательного решения проблемы.