Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1 - Виктор Васильевич Ананишнов Страница 43

Мне все их реплики о встраивании лингвама то в ухо, то в зуб не очень понравились. К тому же, решение подключить к этому Алекса сопровождалась явной нервозностью. Складывалось впечатление, что они, в принципе, не против того, чтобы я обзавёлся лингвамом, но всё это не так-то просто. А поскольку я не отказался, когда они мне намекнули о таком положении дел, то им пришлось искать выход, чтобы удовлетворить мою блажь.

Однако просьба с моей стороны показалась мне уместной и для исполнения довольно скромной по сравнению с тем, что я действительно мог попросить их организовать мне экскурсию на Луну или на Марс.

– Это… эта операция сложная? – спросил я у Симона и проглотил подступившую вдруг кислую слюну. – Под наркозом?

Ненавижу и, честно сказать, побаиваюсь самого слова «операция», если оно означает вмешательство в мой организм.

– Нет, что ты? – развеял мои страхи Симон, в усмешке дёрнув щекой. – Никаких наркозов. На уровне укола. А если Алекс…

– Он распорядился, – досказал за него Леви, торопливо выходя из-за угла устройства, перегородившего проход. И мне: – Иди, Ваня, за мной!

Маркос в пять шагов пересёк свою комнату, приложил руку к стене. Она стала прозрачной. Во всяком случае, от его руки пошли словно разводья, делая стену вначале ясной, а затем и вовсе убирая её. Она истаяла, открыв проход в тесную каморку, чуть больше телефонной будки.

– Сюда, Ваня, – пригласил он меня и пропустил в кабину. – Тебя встретят и отправят обратно.

Не успел я хотя бы бегло осмотреться, куда это я, собственно, попал, как стена материализовалась, запирая меня со всех сторон, свет на время потускнел и вновь загорелся. Следом опять пропала стена, и открылся выход.

Всё это произошло в течение считанных секунд. Я не смог ни о чём подумать и проанализировать свои ощущения. Так бывает, когда входишь в лифт, кто-то за тебя нажимает кнопку – двери сомкнулись, и тут же неизвестно почему раскрылись. Вот и все мои ощущения. Вошёл и вышел…

Встречал меня невысокий, бледный лицом человек. Поверх его плеч была наброшена накидка, похожая на пончо, но не из шерсти лам, а из серебристо-белого материала. Складки её не мешали движению рук.

Он представился: – Нарсет. Окинул меня взглядом зеленоватых мерцающих глаз. Словно подражая Леви, так же приглашающе повёл рукой.

– Проходи! Куда будем вводить? – усаживая меня, спросил он, хотя и спотыкаясь на каждом слове, но по-русски.

Я нервно передёрнул плечами от его торопливого вопроса. Мог бы с подходом каким-нибудь это сделать. А то – сразу в лоб.

– Не знаю.

– Ну да, – охотно констатировал он факт моего незнания. – Я обычно советую в вечный зуб, но у тебя, как я узнал… – Он покачал головой – осудил такую не осмотрительность с моей стороны. А я об этом вечном зубе узнал всего пятью минутами раньше. Что ещё за вечный зуб? А он продолжал: – …вечного зуба нет. Тогда лучше в мочку уха или в нос. – Он тут же внимательно осмотрел моё лицо. – Нет, твой нос… – Сделал мину. Чем ему мой нос не понравился, уж и не могу сказать. Всегда им гордился, да и другие отмечали его правильность. Он же решал: – Пожалуй, будет правильным в тыльную часть мочки. Волосы у тебя длинные. На первое время прикроят, а после прорастания, когда всё придёт в норму…

Это я привожу перевод его неторопливых рассуждений, как они мне были понятны. На самом деле, такие слова, как-то: трансплантация, кортикализация, иннервация и другие, неведомые для меня до сего дня, – составляли основную часть его толкования, пока он вживлял или вставлял этот пресловутый лингвам в моё ухо.

Это была расплата за желание его иметь.

Я сидел в обычном кресле с далеко откинутой назад спинкой. На мою мочку был подвешен в виде клипсы громадный и довольно-таки тяжёлый зажим. В ухе постоянно раздавалось потрескивание от нагрузки на него.

– Посиди так, – обыденно сказал Нарсет, как о безделице какой-то. Вот если бы у нас, в нашем времени, произошло нечто подобное, то я представляю, на что это было бы похоже. Телевидение, радио и газеты захлебнулись бы от восторженных статей и речей. А он, Нарсет: – Постарайся ни о чём не думать и не делать резких движений. Представь, что ты на отдыхе… В полудрёме…

Заставить себя не двигаться – проще простого. Но по поводу «не думать» – всё наоборот. Лучше бы он об этом не упоминал. Моя голова тут же словно раскололась от всевозможных мыслей – отрывочных, случайных, волнующих…

– Вот и всё, – Нарсет внимательно осмотрел моё горящее как в огне ухо. – Болит?

– Горит.

Он кивнул и пообещал:

– Скоро пройдёт. И, пожалуйста, день-два поменьше касайся… ощупывай… – он ввернул какое-то словечко, – чтобы не раздражать.

Впрочем, я его понял, по-видимому, правильно. Не надо знать терминологию, чтобы определить, что он хочет мне сказать. Но рука так и тянулась потрогать мочку и оценить, что она теперь из себя представляет. Может быть, висит большущая гуля, и на меня сейчас страшно смотреть даже.

Симон и Маркос после моего возвращения ни словом, ни намёком не вспомнили о только что произведённой надо мной экзекуции. Наверное, справедливо считая данную расправу платой за желание иметь лингвам.

Маркос в конце встречи напутствовал меня:

– Ты, Ваня, про нас забудь пока что. Симон говорит, у вас там свои заботы. У тебя будет время ими заняться.

– Дон Севильяк?

– Об этом поговорим дома, – с укоризной посмотрев в мою сторону, сказал Симон.

Он так и сказал – дома. Странный всё-таки Симон человек. Человек из будущего с домом в прошлом. Сюжет…

Попрощавшись с Маркосом (Алекс так и не появился больше, а ведь у нас с ним при первой встрече наладились, чуть ли не приятельские отношения; здесь же даже разговора не получилось), Симон и я следом за ним проделали обратный путь до коридора института.

– У Маркоса небезопасно становиться на дорогу времени, – пояснил он, словно виноватясь передо мной. – Энергополя, излучения, аппаратчики, закрытия. Вообще нам следовало бы отсюда уходить подальше от института. Но!.. Поистине, Ваня, но! Потому что, чем ближе к институту, тем надёжнее. Больше уверенности не нажить неприятностей. Тут до передового, как мы говорим, будущего рукой подать. А там, на границе будущего времени, творится, чёрт знает что… – Симон при мне впервые так выругался. В его речи никогда не было грубых и бранных слов. У меня, наверное, нахватался, вот и чертыхается теперь. – Давай, Ваня, присядем. Я тебе кое-что расскажу.

Наконец-то, обрадовался я не понятно чему.

Длинная глянцевитая скамья протянулась вдоль стены коридора, прерываясь лишь у дверей и вновь продолжаясь, казалось, в бесконечность. Почти у ног текла дорожка, убыстряющаяся к середине, как будто вязкую массу проталкивали в стесненных