Вячеслав Рыбаков - Се, творю Страница 43

– В разработку идет только то, на чем можно устроить интенсивное партнерство. Со всеми вытекающими для партнерствующих жирными последствиями, вы же понимаете. На Западе что-то требуется – ага, тут как тут мы на подхвате: вот они мы, вы про нас не забыли? Мы вам пригодимся! Штамповать «Союзы», чтобы прогрессивное человечество летало из Техаса на МКС? Конечно, всегда пожалуйста, все ресурсы на штамповку… Титан для «Дрим-лайнера»? Вот, плиз, у нас тут с советских времен горка титана зачем-то завалялась, не угодно ли взять нас в подмастерья? У индусов «МиГи» бьются, пора им менять парк истребителей? Надо же, как удачно – а у нас как раз истребитель пятого поколения поспевает… Все остальное – побоку.

– И значит, наш, пардон за выражение, город Солнца…

– Угу. Официальная отмазка, конечно, кризис, все чинно-благородно. Но я же чувствовал, как на меня смотрят. И чиновники, и свой брат олигарх. Мол, чего это ему – больше всех надо, что ли? Купи ты себе уже двадцать километров Лазурного берега, пару футбольных клубов и угомонись наконец!

– То-то я смотрю – строительство стенда заморозили… – помолчав, сказал Алдошин.

– Еще бы! – невесело хохотнул постаревший мальчик Наиль. – Скажу вам по секрету: независимая экспертиза показала, что марсианский саксаул не будет пользоваться спросом у мирового потребителя.

Алдошин помедлил мгновение, потом распрямил спину, точно вынужденный капитулировать маршал.

– Так, – сказал он сдержанно. – Ожидал я нынче тяжелого разговора, но чтобы настолько… И что теперь?

Его собеседник, видимо, устал стоять. Пожевал губами и неторопливо пошел к своему креслу за необъятным, как космодром, столом. Уселся, бесцельно перебрал какие-то бумаги. Наконец поднял глаза.

– Ну, года два-три меня еще не разорят, – просто ответил он. – Разве что специально постараются. Но тратить я смогу теперь только свои деньги. И только столько, чтобы не поплыть брюхом кверху. Центральной поддержке и подпитке хана.

Некоторое время было тихо.

– Расскажите мне коротенько, Борис Ильич, что мы тут успели. Я в этом бардаке совершенно оторвался от дел.

Академик подобрался.

– Если коротенько, то так. Проработаны и смонтированы три модели челнока.

– Один к одному?

– Нет, конечно. На старом стенде модели в натуральную величину просто не поместились бы. Одна пятая. Проведен предварительный обдув всех трех, выбрана наиболее перспективная.

– И все?

– Нет, конечно. Мы ей еще имя придумали.

– Надо же. Давайте я угадаю. «Аэлита»? «Галактика»?

– Нет. Холодно.

– Не пугайте меня. Неужели вы, окрыленные эпохой советских триумфов, вспомнили первый атомный ледокол и, свят-свят-свят, назвали челнок «Ленин»?

– Ни в коем случае. «Лоза».

– Нетривиально… Закрадывается подозрение, что продукция виноделов вам крупно помогла в работе.

– В честь Лозино-Лозинского.

Наиль качнул головой.

– Благородно… Но, увы, негусто.

– Вторая группа, как мы и уговорились, занималась «Ангарой». Понятно, что Перминов «Ангару» не отдаст, но велась параллельная проработка и, в общем, есть вероятность, что базовый модуль носителя можно без потерь удешевить процентов на семь-восемь. В абсолютном исчислении это, как легко понять, бешеные деньги. Спроектированы и отмоделированы новые форсуночные головки. Судя по всему, они позволят увеличить тягу… Не принципиально увеличить, но существенно. Что делать с такой информацией – решать, конечно, вам.

Олигарх помолчал. Потом проговорил горько:

– Семь-восемь процентов. Господи, при нормальном положении дел – подвиг! Инженеров на руках надо носить! А эти там… пилят…

Он глубоко втянул носом воздух и, на миг зажмурившись, сокрушенно помотал головой.

Академик молчал.

– Знаете… Мне сын тут книжку подсунул… Он, вообще-то, человек вменяемый, но читает много всякой ахинеи, не относящейся непосредственно к его занятиям. Избаловал я его…

Интонация была в разительном контрасте со словами: в голосе владельца Полудня звучали одобрение и отцовская гордость.

– Так вот он прочитал, и мне показал, историческую книжку про каких-то, срам сказать, древних китайских бюрократов. Автор там доказывает, что если в стране по тем или иным причинам неизбежно государственное управление экономикой, в этой стране либо должна господствовать какая-то мощная идеология общественного блага и личного бескорыстия, либо госаппарат превращается в ненасытную саранчу, полностью пожирает экономику и страна погибает. Государственного служащего, управляющего экономикой, в принципе нельзя сделать добросовестным и эффективным за деньги. Чиновник, если его интересуют только материальные блага, может хоть лопаться от денег, которые ему платит общество, и все равно плевать на это общество [11]. Похоже на правду, а?

– Я не историк, – вежливо ответил Алдошин. – Но… Подумаешь, открыл Америку.

– То есть? Вам эта мысль кажется знакомой?

– Знаете, я в школе учился, когда только-только Гитлера побили. Поэтому мне Германия как-то ближе новомодного Китая… И вот что я запомнил: уж на что немецкие государства в девятнадцатом веке мало отставали от тогдашних лидеров, Англии и Франции – и то, чтобы их догнать, понадобились сначала немецкий романтизм, а потом и прусский национализм. Который, конечно, не лучшим образом аукнулся в веке двадцатом… Но если бы версальские победители не зарвались с перекройкой мира под себя, любимых – не аукнулся бы. А вот если бы не Гете, Шиллер и Гейне, немцы после того пенделя, который им отвесил Бонапарт, вечно занимались бы одними сосисками. Все остальное выменивали бы на сосиски у лидеров.

– Смешно, – с грустью сказал Наиль.

Алдошин встал и подошел к одному из книжных стеллажей. Возможно, подумал он, с тех пор об этом написали и получше, и поподробнее, даже наверняка написали – да вот я помню только эту книжку из отцовской библиотеки…

– Вы позволите? Я, едва вошел, заметил с детства знакомую обложку… просто обмер. А зрительная память у меня – дай бог каждому.

– Там про то, как легче летать в космос? – саркастически улыбнулся владелец Полудня.

– Там про то, как легче летать, – невозмутимо ответил ученый. Прищурившись, провел взглядом по ряду одинаковых с виду томов, цепко вынул один и раскрыл, казалось, наугад. Пролистнул несколько страниц.

– Ага! Мы ведь, – обернулся, – не спешим?

– С вами я никогда не спешу.

Алдошин вновь уставился в книгу.

– «Поведение правительства, униженно просившего мира, трусость многих комендантов крепостей, сдававшихся по требованию трубача, прокламации губернаторов, напоминавших жителям, что спокойствие есть первый долг граждан, угодливость чиновников в выполнении приказов завоевателей, язык прессы – все это, казалось, свидетельствовало о том, что народ готов дать себя поработить» [12].