Владимир Колотенко - Тебе и Огню Страница 44

 - А моя рабочая комната...

 - А твоя рабочая комната будет в спальне!

 - В спальне?..

 - Да! А ты где думал? А там будет библиотека, и все твои книжки, все твои умные книжки мы расставим на полочки одна к одной, друг возле дружки... Наша библиотека будет лучшей в округе, правда?

 - В стране.

 Ее невозможно не любить.

 - Там - камин. А там - комната для гостей... Мы пригласим всех твоих лучших друзей, и всех этих чокнутых и бродяг, горбатых и прокаженных... Пусть... Мы растопим камин, нальём им вина...

 Тина еще не знает, что я отмечен даром творца и приглашает молодого архитектора, который готов, я вижу, не только руководить строительством, но и самолично скоблить пол или окна, таскать мусор на свалку, а время от времени приносить кувшинчик с вином и пить с нею в мое отсутствие. На здоровье! Только бы Тина была довольна ходом событий. Она рада. И молодой архитектор рад. Обнажив свой прекрасный торс, он готов прибивать и пилить, и долбить, и красить... И я рад...

 Он готов жениться на Тине!

 Я - рад!

 О, жить бы нам в шалаше из тростника и бамбука на берегу Амазонки! К осени становится ясно, что к зимней прохладе нам не удастся поселиться в новом доме. Вечерами Тина теперь молчалива. Мои слова не производят на нее впечатления, а ласки, я понимаю, просто неуместны. Глаза, ее большие красивые рыжие родные глаза полны бездонной печали, милые плечи сникли и, кажется, что и сама жизнь оставила это славное молодое тело.

 - Ти...

 - Уйду...

 - Послушай, - говорю я, - послушай, родная моя, ведь не могу же я больше...

 - Все могут, все могут, а ты...

 - Вот смотри, - я Мунка купил!..

 - Ненавижу твоего уродливого Мунка. Он омерзителен и далёк от гармонии, как любое осознанное уродство.

 - Но я же... Ты же... Но он... Весь мир за ним...

 У Тины просто искры из глаз...

 «Сам, как пёс бы, так и рос в цепи...».

 Проходит ещё один чёрный день.

 Тина разочарована. Я целую ее, но в ее губах уже не чувствую жара.

 Моя попытка вдохнуть в нее жизнь безуспешна, к тому же я не нахожу возможности, просто ума не приложу, как нам помочь в нашем горе. Был бы я Богом, не задумываясь, подарил бы ей этот мир, а был бы царем - выстроил бы дворец или замок, или даже башню на краю утеса. Из мрамора! Или хрусталя.

 «Дом хрустальный на горе для неё...» - цежу я сквозь зубы.

 - Что-что? - спрашивает Тина.

 Был бы я Богом! Клянусь - выстроил бы!

 - Не старайся переплюнуть себя, - предупреждает Тина, - вырвет.

 А так я только строю планы на будущее, в котором не нахожу места нашему замку. Понятно ведь, что, когда дом построен... Здесь нужна особая мягкость и сторожкость, чтобы она не упала в обморок.

 - ... и ты ведь не хуже моего знаешь, - говорю я, - и в этом нет никакого секрета, что, когда дом построен, в него потихоньку входит, словно боясь чего-то, оглядываясь и таясь, чуть вздрагивая и замирая, то и дело, озираясь и как бы шутя, на цыпочках, как вор, но настойчиво и неустанно, цепляясь за какие-то там зацепки, чуть шурша подолом и даже всхлипывая, пошмыгивая носом или посапывая, а то и подхихикивая себе и, наверняка со слезами горечи на глазах, но напористо и упорно, и даже до отвращения тупо, почти бесшумно, как вор, но твердо и уверенно, крадя неслышные звуки собственных шагов и приглушая биение собственного сердца, но не робко, а удивительно остро и смело, как движение клинка... в него входит...

 - Что... что входит?.. - глядя на меня своими огромными дивными глазами, испуганно спрашивает Тина.

 Я не утешаю ее и не рассказываю, что прежде, чем строить на этой суровой земле какой-то там дом или замок, или даже храм, этот храм нужно, хорошенько попотев, выстроить в собственной душе. Чтобы он был вечен...

 - Рест, - останавливает меня Тина, кретинизм - это диагноз?

 И я, врач, рассказываю ей, что кретинизм - это такая прекрасная штука... Рассказываю в деталях, что там и к чему, этиологию и патогенез в абсолютных подробностях, привлекая все знания, от которых у меня кружится голова, уверяя и утверждая, что это совсем не болезнь, хоть она и неизлечима никакими человеческими ни усилиями, ни средствами...

 - И не надо меня лечить, - прошу я, - и не надо даже пытаться...

 Я прошу лишь об одном...

 - Да, я слушаю, - говорит Тина.

 От этого нет лекарств.

 Я хочу, чтобы она восторгалась мной, а не моим домом, мной, а не зеркалами и фаянсами, мной, а не кедровыми полами и резными окнами, вызывающими зависть чванливо-чопорной публики, которую она отчаянно презирает. И еще я хочу, чтобы у нее дрожали ее милые коленки, когда она лишь подумает обо мне, чтобы у нее судорогой перехватывало дыхание и бралась пупырышками кожа при одном только воспоминании обо мне...

 Обо мне!..

 А не о моем доме.

 Об этом я не рассказываю, она это и сама знает!

 - Что входит-то? - ее глаза - словно детский крик!

 Я выжидаю секунду, чтобы у Тины не случилась истерика. Затем:

 - Когда дом построен, - едва слышно, но и уверенно говорю я, - в него входит смерть...

 Бедный Макс не знает, куда себя деть. Даже хвостом не виляет. А в глазах - комья печали...

 Бывает, я позволяю себе провалы в те дни, где мы с Тиной ещё...

 Это - навсегда?..

 «Ты-то тут при чём?» - слышу я.

 Нет-нет, к ружью я даже не притронусь.

Глава 9.

  - Это все, что мне удалось записать, - сказала Юля. - Волна цунами была ужасной, просто вероломной... Пирамиду как языком слизало... Остались...

 - Развалины...

 - Эти развалины - дело всей нашей жизни. Потом мы узнали, что это подводное землетрясение было рукотворным.

 - Как это?

 - Они взорвали под водой бомбу невероятной силы, чтобы уничтожить Пирамиду наверняка. Налицо было все, что свидетельствовало об этом сокрушающем ударе.

 - Кто ‟они»?

 - Те, кому она стала костью в горле.

 - Кому же?

 - Тем, кто погряз в пучине скупости и обжорства. Этим животным...

 - Это достоверно известно?

 - Об этом сегодня не знает только ленивый.

 - Какой ужас!..

 - Это был ад, ад, - говорит Стив. - Достаточно просмотреть то, что смогла снять Юля - «Начало конца». Но это лишь малая толика того, что нам пришлось пережить.

 - Ты думаешь, что это все-таки ваши иллюминаты, эти одноокие ящеры-мормоны?

 - Уверен! Они так и не смогли подняться к вершине нашей Пирамиды, где царят добровольная простота и щедрость, где сильные не сильнее самого слабого, где торжествуют свет и любовь, где роскошествует вселенский праздник немыслимого совершенства...

 И как же Юля была права: «Не трогайте Иисуса!».

 - Ты уверен, - спрашивает Лена, - что это был атомный взрыв?

 - Лен, - говорю я, - ну кто сегодня может быть в чём-то уверен? Но понимаешь...

 - А что Тина? Что сказала она?

 - Она снова пропала... Я просто сбился с ног...

 Я и в самом деле её потерял. Но я ждал, ждал её появления... Я просто знал, что Тина всегда рядом. Я надеялся узнать у неё...

 - А это что? - спрашивает Лена.

 - Флешка.

 - А в другой руке?

 - Медальон. С волосами. На случай, если вдруг этот мир...

 Из всего этого ясно, что многое так и осталось недосказанным. Кто остался в живых, кто погиб? Где теперь Рест, Жора, Юра и Анна?.. Где все они, созидатели нового рая?! Выжил ли хоть один клон, какова их судьба?

 - И какие у тебя планы на новую жизнь?

 - Смеяться!..

 - Смеяться?!

 И другие планы...

 Правда, у нас сохранился весь банк клеточек... Все геномы, которые нам удалось раздобыть, стихия так и не смогла сожрать, а это значит, что...

 - Что это значит?..

 - Что возможен новый виток... Жизнь ведь ни на минуту не останавливается, - сказала Юля, - ни на миг... Даже если тебя уже нет в живых. И даже, если тебя уже нет в живых, - добавила она, - это еще не конец мира.

 Теперь каждому, кто видел Юлю, было ясно, что руками она касается звезд. Правда, она еще не обосновалась на Небе, но ее уже не было на земле.

 - А как книга-то? Как называется? Ты написал?

 - Давно.

 - Как называется?

 - Хм! «Хромосома Христа»! Как же еще?.. Набери в адресной строке «GOOGLE,а» эти буквы и читай... Сколько сможешь.

 - А тяжелая, - спрашивает Лена, - если взвесить?

 - Если бросить и не увернешься - капут! Убить можно! Только...

 - Что?

 - Вот уже больше года издать не могу.

 Я помню, как Юля однажды сказала: «Твоя рукопись так и умрет в столе». Она не спрашивала, она утверждала. Я ей не верил: рукописи ведь не только не горят, сказал я, они - и не умирают.

 - Что же Юля ответила? - спрашивает Лена.

 - Она промолчала.

 - А что спонсоры, меценаты, твои бильдербергеры? Попроси у них денег. Они же - жители твоей Пирамиды. Им ведь щедрости не занимать.

 - Попросить?.. Просить?.. Просил...