Брайан Стэблфорд - Путешествие к Центру Страница 44

Или не был?

В центре, я всегда в это верил, должны жить чудесные строители, люди-боги, суперученые. Неужели Асгард — не дом, не Ноев Ковчег, не крепость, а какой-то терминал невообразимой транспортной системы? Неужели меня телепортировали с Асгарда в какой-то далекий мир?

Мозг мой наконец смирился с мыслью, что здесь возможно в буквальном смысле все что угодно — и не в моей власти судить об этом.

Осторожно я поводил босой ногой по траве, на которой стоял скрючившись, и моментально понял, что зрительный образ не совпадает с тактильной реальностью. Глаза говорили мне, что я стоял на пыльной земляной поверхности, поросшей пучками травы, но ноги утверждали, что это ложь. Не было ни земли, ни травы, а только твердая, нейтральная плоскость. Ни теплая, ни холодная — в точности тот самый сверхпрочный пластик, из которого сделаны стены Асгарда.

"Значит, иллюзия, — пробормотал я. — Все-таки иллюзия".

Поднял глаза, услыхав шелест травы, которой, вероятно, вовсе и не было.

Не далее чем в десяти метрах от меня, кося кровожадным взглядом, стоял большой хищник с рыжевато-коричневой гривой и похожими на кинжалы зубами. Узнать его не составило труда, хотя видеть доводилось только на картинках и по видео. Это был большой лев-самец.

Он приблизился, и я заметил, как он лениво поводит хвостом. Он смотрел мне прямо в глаза, и не требовалось большого воображения, дабы понять, какие мысли вращаются в его мозгу.

Я быстро сказал себе, что это всего лишь иллюзия, но поверить в это, когда зверь откровенно смотрит на тебя столь осторожным и недоброжелательным взглядом, было просто невозможно. У меня не было и тени сомнения, что он меня видит и в намерение его входит полакомиться моей плотью. Охваченное ужасом сознание не могло тратить время на сомнение — существует ли этот лев в действительности; единственный сверливший его вопрос — замереть в полной неподвижности или бежать изо всей мочи.

Мне бы оглянуться, посмотреть, нет ли под рукой какого-нибудь оружия, но я не мог оторвать взора от лохматой головы и черного языка, лежащего меж огромных зубов. Он сделал еще один вялый шаг вперед и вдруг напрягся, готовый быстро разогнаться и совершить мощный прыжок.

То, что я делал, не было результатом сознательного решения. Скорее глубоко сидящий рефлекс, хранившийся без дела, невостребованным, в глубинах подсознания с тех самых пор, как его заложили туда скрытые процессы памяти поколений.

Я встал во весь рост, раскинул руки и издал яростный, во всю силу легких, крик.

К сожалению, кто бы ни заложил в меня этот инстинкт, он не имел дела с конкретным львом. Хищник не поджал хвост и не убежал. Вместо этого он сделал именно то, что собирался.

Разогнавшись в три шага, прыгнул, выпустив когти из вытянутых вперед лап и широко открыв зияющие челюсти, готовые сомкнуть на мне свои ужасные клыки.

Мое сознание вновь обрело контроль над бренным телом, вырвав его из под власти подсознания, и приказало ему бежать что есть духу.

Но лев растаял в воздухе, едва я выбросил вперед руки, закрывшись ими как убогим щитом, прежде чем развернуться на пятках и дать стрекача.

Я зашатался, влекомый импульсом к бегству, хотя нужды и нем больше не было. Через несколько метров от того места, где я очнулся, тело мое натолкнулось на невидимую стену. Я ударился плечом, болезненно вывернув руку.

Глаза говорили, что впереди никакой стены нет — даже стеклянной. Глаза утверждали, что впереди простерлась до самого горизонта поросшая травой равнина. Единственной уступкой, которую они могли позволить моей ноющей руке, было предположение, что здесь стоит невидимая силовая стена, не позволяющая идти через поле.

Я знал, что глаза мне лгут. Я находился внутри Асгарда, возможно, в какой-то комнате, и не существовало никакой равнины, ни неба, ни льва. Это были всего лишь картинки, спроецированные на стену.

Пяти минут хватило, чтобы выяснить: комната была прямоугольной формы, примерно три на четыре метра, без каких-либо швов и намеков на дверь.

— Ублюдки! — крикнул я, совершенно уверенный, что за мной кто-то или что-то подсматривает и подслушивает — иначе к чему бы все эти иллюзии, тем более лев?

Дальше буйствовать не было никакого смысла, и черт меня побери, если я стану потакать такому одностороннему изучению. Существовали вещи, которые я хотел для себя выяснить, и здесь присутствовало несколько существенных пунктов для размышления, которыми можно было заняться независимо от типа клетки, куда меня посадили.

Я проверил места на теле, где система жизнеобеспечения была подключена к организму. Места, где капельницы входили в вены, были болезненны на ощупь, но полностью зажили. Это говорило о том, что я был без скафандра уже довольно продолжительное время — порядка нескольких дней. Но ни голода, ни слабости я не ощущал. На самом деле я был в полной боевой форме.

Пальцами провел по всем местам тела, куда они могли достать. Нащупал несколько старых шрамов, несколько крупных родинок, которые всегда там и были, и несколько новых аномалий. Кожа на задней стороне шеи была как бы покрыта оспинами, а на голове необычно чесалась. Но выбрит я был чисто, а волосы не стали ничуть длиннее, чем они были, когда я надел термоскафандр. Для приостановки роста волос я ничего не брал, потому что внутрь скафандра ничего помещать нельзя, значит, когда парализатор меня отключил, на лице должна была быть уже трехдневная щетина.

Очевидно, промежуток времени между парализацией и оживлением был довольно большим. Офицеры-миротворцы в Небесной Переправе носят парализаторы, но более грубого действия по сравнению с тем, который вырубил меня, — не сложнее сторожевой хлопушки. У тетраксов были и комнаты иллюзий, но не такие изощренные, как та, где я сейчас сидел. В тетронской иллюзорной картинке всегда можно различить сочленения. Там требовалось напрягать волю, чтобы подавить недоверие. Здесь же иллюзия была на целый порядок правдоподобнее.

Вероятно, в конце концов я попал в руки творцов чудес — людей, которые если богами и не являлись, то по крайней мере любили играть в божественные игры с бедными гуманоидами, попавшими, на свое несчастье, в их руки.

"Если боги хотят наказать, — напомнил я сам себе, — то прежде отнимут разум".

Ну, так я был самым натуральным сумасшедшим; действительно, ярость переполняла меня.

Я скептически огляделся по сторонам, и травянистая равнина исчезла. Я не смог удержаться от того, чтобы не ощутить легкий шок, но совершенной неожиданностью это для меня не явилось. Реакцию вызвала лишь внезапность перемены. Теперь я знал — показать они мне могут все, что им заблагорассудится.