Сергей Палий - Чужой огонь Страница 44

Вообще очередь – штука чрезвычайно хитрая. Ведь, как известно любому русскому человеку, кроме самого фактора последовательности, существует очень сильный психологический момент. Тебя запоминают соседи. И не приведи господь попытаться пролезть раньше положенного! Разорвут! Так и здесь – человека запоминают стоящие впереди и позади. Соответственно, фокус с переписыванием номерка заранее обречен на провал, а иногда – опасен для здоровья.

До сокровенного окошка оставалось еще метров двадцать, а значит – человек семьдесят.

Около полутора часов ожидания.

Максим смахнул с капюшона капли и оглянулся. Хвост очереди терялся в пелене бесконечного дождя.

В этом году октябрь выдался сопливый, что затрудняло перемещение по открытой местности без химзащитной куртки. Ближний Восток с неделю назад снова засыпал европейские страны Северного Кольца каким-то ядовитым дерьмом, которое до сих пор выпадало с осадками. До Москвы, конечно, доходило не так много, но облысеть можно было махом. А вот югу и юго-востоку России досталось по полной программе. Накануне по радио передавали, что химатака выкосила чуть ли не четверть населения Краснодарского края. Правда, в ответ Россия, Объединенная Европа и США ввели в Ирак очередную порцию миротворческих сил, которые зачищали города и деревушки с завидной скрупулезностью и рвением…

– Эй, есть посмолить?

Максим глянул на прыщавого парня лет двадцати, который неизвестно когда успел очутиться рядом и теперь таращился на него в упор немигающим, голодным взглядом шакала. Химзащиты на нем не было, поэтому лысина и красные пятна на лице удивления не вызывали.

– Не курю.

Парень шмыгнул носом и улыбнулся, отчего его уродливое рыло сделалось еще страшнее. Обнаружилось, что половина зубов отсутствует, а вторая половина – догнивает.

– Пустишь вперед? – не прекращая скалиться, поинтересовался парень. – А то номерок смыло, а в хибарке баба с пацаненком ждут.

– Не пущу.

Дикий оскал медленно сполз с его лица. Он еще некоторое время постоял рядом, а потом поднял левую руку, выставил два пальца и сделал движение возле головы Максима, будто сканировал его.

Долгов не шевельнулся, но на всякий случай сжал в кармане кисть в кулак.

– Ну смотри, сука. Я тебя запомнил. Больше в этот питачок лучше не ходи, – посоветовал прыщавый, отваливая в сторону и поднимая с асфальта свой старенький велосипед.

Максим разжал кулак и посмотрел, как тарабанят по удаляющейся лысине капли.

– Совсем обнаглели, – вздохнул стоящий сзади него мужичок. – За МКАД их гнать надо, чтобы допуск второго уровня – ни-ни.

– Коренные москвичи, – пожал плечами Долгов. – За штамп в паспорте прячутся, сволочи. И никогда не было ни баб постоянных, ни тем более детей у этих упырей.

– Ты смотри, сегодня аккуратней будь, когда домой пойдешь. Порешат ведь. Дом-то есть? Или хибарничаешь?

– Хибарничаю, – ответил Долгов, приподнимаясь на цыпочки и глядя поверх голов. Осталось человек шестьдесят – если кто-нибудь не решит устроить драку, то в течение часа подойдет и его очередь.

Максим соврал. Дом у него был.

На последнем этаже старой панельной двенадцатиэтажки на улице Цандера у Долгова имелась двухкомнатная квартира с маленькой кухонькой и крошечным раздельным санузлом.

Два года назад, когда началась вся катавасия с огнем, ему пришлось продать свою однокомнатную в центре, чтобы хоть как-то прожить в первое время. Электроэнергия тогда подорожала так, что даже не каждый обеспеченный москвич мог себе позволить расходовать ее почем зря. Тем более что в первые месяцы кризиса остановились практически все заводы, стали банкротиться предприятия и частные фирмы, а это, в свою очередь, привело к невиданному росту безработицы.

Нефть, уголь, газ обесценились. Транспорт был парализован, а регулярное сообщение между материками и вовсе прекратилось, ведь ни самолеты, ни пароходы не могли сдвинуться с места. Везде был необходим процесс горения, которого бездушные боги лишили всю планету в один момент. Редкие рейсы совершались атомными подлодками и ледоколами, но на них можно было попасть, лишь выложив баснословную сумму. Многие страны принялись снимать с прикола древние парусные суда, больше походившие на музейные экспонаты, чем на реальные корабли.

По суше на дальние расстояния передвижение было возможно лишь по железным дорогам, и только на тех участках, которые были снабжены контактными проводами. Билеты на поезда стоили огромных денег. В городах перемещались в основном на велосипедах. Вскоре дошло даже до того, что в обиход вернулись экипажи, запряженные лошадьми, ведь двигатели внутреннего сгорания стали бесполезной грудой железа, и люди без сожаления выбрасывали свои дорогие авто на свалку. Хотя некоторые переделывали машины так, чтобы их могли тащить лошади, – вынимали двигатель, облегчали кузов, отвинчивали ненужные детали.

Остановились теплоэлектростанции. И магнитогидродинамические, и дизельные, и газопоршневые. Из ТЭЦ продолжили функционировать лишь геотермальные, коих насчитывался всего-то десяток-другой во всем мире. Внутреннего тепла Земли аномалия исчезновения огня, к счастью, не коснулась, иначе наша планета в считанные недели превратилась бы в кусок льда, а еще вероятнее – развалилась бы на части из-за перепада давления. Серьезных тектонических катаклизмов не возникло, хотя все действующие вулканы уснули и более не проявляли активности.

Энергию пришлось добывать не тепловыми способами. На полную мощность работали ГЭС, возводились все новые и новые плотины на могучих реках, совершенствовались уже существующие. Турбины вращались неустанно, давая крохи тепла людям и мизер электроэнергии бытовым приборам и механизмам. На равнинах все чаще можно было увидеть огромные лопасти ветряков, а в горах гигантские плоскости солнечных батарей. Возле крупных населенных пунктов воздвигались мощные АЭС, но темпы строительства оставляли желать лучшего, потому что многое из технологии монтажа пришлось менять хотя бы по причине невозможности сварки. Ни электрической, ибо плазма – тот же огонь, ни уж тем более газовой.

Зато «зеленые» просто запищали от радости. Ведь тех 9 миллиардов тонн углекислоты и прочей гадости, которые ежегодно выбрасывались в атмосферу, не стало. Дышать в мегаполисах действительно стало легче уже через месяц после того, как Гефест забрал огонь. Но, как вскоре выяснилось, пищать от восторга гринписовцы поторопились. Через некоторое время они с удивлением стали замечать, что количество предприятий по обогащению урана неуклонно растет. А уже спустя полгода выяснилось, что перерабатывать то дикое количество ядерных отходов, которое оставалось в сомнительно герметичных резервуарах многочисленных АЭС, ни у кого нет ни возможности, ни желания. Девать тонны буйно фонящего шлака было некуда, поэтому его решили топить в океанах. «Зеленым» вновь пришлось начать голосить и ругаться на чем свет стоит.