Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма Страница 44

— «Докладывайте», — раздраженно передразнил Ван Клик. — Черта с два! Я больше не ваш заместитель, Гейнс. А теперь…

— Вы что, белены объелись?

— Слушайте меня и не перебивайте. Все узнаете. Короче, Гейнс, меня выбрали председателем Временного исполнительного комитета Нового Порядка.

— А вы не бредите, Ван? Что это значит «Новый Порядок»?

— Узнаете. Короче — функциональная революция. Мы внутри — вы снаружи. Мы остановили двенадцатую полосу, чтобы показать вам малую долю того, что мы можем.

«О функциях. Трактат о Естественном Состоянии Общества», библия функционалистов, увидел свет в 1930 году. Его называли всеобъемлющей научной теорией социальных взаимоотношений. Автор, Пол Декер, называл идеи демократии и равенства людей «отжившими и вредными». Он предлагал социальную систему, при которой люди оценивались бы по своим «функциональным» качествам, то есть по производственным показателям. Если же человек выходил за рамки своих функций, добиваясь успеха в других областях, то это признавалось ненужным, вредным и «противоречащим естественному состоянию». Такой порядок подсказывало тогдашнее состояние экономики.

Свои тезисы Декер обряжал в тогу псевдопсихологических рассуждений, основанных на наблюдениях над домашними птицами и на опытах Павлова по выработке у собак условных рефлексов. Он не придавал особого значения тому факту, что человек не собака и не цыпленок. Старый доктор Павлов отверг Декера так же, как отвергал множество других, пытавшихся превратить его важные, но узкоспециальные выводы в научную догму.

Функционализм, однако, не исчез — в тридцатые годы почти все, от водителей грузовиков до горничных, имели свой, доступный для понимания, взгляд на устройство общества и, что самое удивительное, некоторые из них даже добивались публикации своих теорий. Функционализм получил широкое распространение среди «маленьких людей», которым нужно было сознание своей полезности и иллюзия того, что при «естественном» состоянии они могли бы быть наверху социальной лестницы. Для тех же, чья работа была по-настоящему полезна, это было тем более очевидным.

Гейнс с минуту смотрел на Ван Клика, прежде чем ответить.

— Ван, — сказал он медленно, — неужели вы всерьез полагаете, что добьетесь успеха?..

— Почему бы и нет, — прервал его коротышка. — Мы уже добились успеха. Вы не сможете пустить двенадцатую полосу, пока я вам этого не позволю. А если будет нужно, я остановлю все дороги.

Гейнсу стало не по себе. Он отлично понимал, что это не простая похвальба. С трудом сдерживаясь, он продолжал:

— Конечно, можете, Ван, но что вы думаете насчет всей остальной страны? По-вашему, армия Соединенных Штатов будет смиренно сидеть и смотреть, как вы хозяйничаете в Калифорнии, словно царек?

— Я подумал об этом, — хитро улыбнулся Ван Клик. — Как раз я заканчиваю манифест для радио ко всем механикам страны. Я расскажу им, что мы сделали и призову их бороться за свои права. Когда по всей стране остановятся дороги и население начнет голодать, президент не раз подумает, прежде чем посылать против нас войска. Конечно, у него хватит сил арестовать или убить меня — я не боюсь смерти! Но он не сможет перестрелять всех механиков, потому что страна не сможет жить без нас. Скорее всего, он согласится на наши условия!

В этом была горькая правда. Если восстание дорожных механиков станет всеобщим, правительство не сможет подавить его силой. Это будет все равно что лечить больную голову гильотиной. Но станет ли оно всеобщим?

— Почему вы думаете, что за вами пойдут все остальные механики?

— А почему бы и нет? Это вполне естественно. Сейчас век машин, поэтому механики представляют повсюду единственно реальную силу. До сих пор их удавалось дурачить, и они этой силой не пользовались. А работники дорог — элита, их работа наиболее необходима. И вот теперь они показывают свою силу — разве это не естественно?! — Он на секунду отвернулся, перебирая на столе какие-то бумаги, потом добавил: — Я собираюсь связаться с Белым домом, оповестить президента о случившемся. Если хотите уцелеть, работайте и ведите себя хорошо.

Несколько минут Гейнс неподвижно сидел перед погасшим экраном. Вот оно что! Удивительно, если Вану удастся поднять всех механиков на дорогах. Конечно, это невозможно, но ведь случилось же на его собственной дороге. Наверное, он ошибался, отказываясь от внешних контактов. Нет, нет, с губернатором и с газетчиками только начни говорить — конца не будет. Не будет…

Он вызвал Девидсона.

— Дейв, в других секторах есть какие-нибудь беспорядки?

— Нет, шеф.

— А на других дорогах?

— Никаких известий.

— Вы слышали мой разговор с Ван Кликом?

— Да, мой аппарат был подключен к вашей линии.

— Хорошо. Пусть Хаббард позвонит президенту и губернатору и скажет им, что я категорически против использования внутренних сил, пока беспорядки ограничиваются одной нашей дорогой. Пусть он заявит далее, что я снимаю с себя ответственность, если войска будут посланы без моей просьбы.

— Вы думаете справиться сами, шеф? — удивился Девидсон.

— Да, думаю! Если мы попытаемся вышибить Вана и его бунтарей силой, то, скорее всего, вызовем такие же волнения по всей стране. Кроме того, он может так испортить механизмы, что сам Господь Бог не починит их. Какая сейчас нагрузка?

— Пятьдесят три процента пиковой.

— Что с двенадцатой полосой?

— Почти все эвакуированы.

— Хорошо. Как можно скорее эвакуируйте все магазины. Попросите шефа полиции помочь — пусть его люди не пускают никого в торговые заведения и на других полосах. Ван вскоре может остановить все полосы, а может быть, нам самим придется это сделать. Вот мой план: я с вооруженными кадетами спускаюсь вниз. Мы продвигаемся вперед, подавляя по одному очаги сопротивления. Вы берете вахтенных механиков и прочий обслуживающий персонал и идете по пятам за нами. Каждый пройденный вами ротор вы переключаете на пульт сектора Стоктона. Это будет сумасшедшая работа безо всякой техники безопасности, но только таким путем мы можем предотвратить катастрофу.

Если этот план сработает, мы перехватим контроль над всем сектором Сакраменто, Ван останется на бобах и будет беситься у мертвого пульта. — Он повернулся к вахтенному инженеру субсектора: — Эдмоне, дайте мне шлем и оружие.

— Есть, сэр. — Он выдвинул ящик и передал Главному Инженеру изящный, но грозный пистолет.

Гейнс повесил его на пояс, потом нахлобучил шлем, открыл антифоны и услышал Блейкинсопа.

— Можно, э… мне тоже надеть шлем, — спросил он.