Брайан Стэблфорд - Город Солнца Страница 44

Угощение, как и сам хозяин, выросло из вещества скал. Сгнившая трава, камни, отбросы, перегной, сосновая хвоя и птичий помёт — всё это превратилось в мясо и булки, сахар и приправы. Горные потоки наполнились смесью крови и вина, и дьявол выплюнул пламя, чтобы поджечь её. Ведьмы ели, зная, что их угощенье оставалось тем, чем было, не смотря на кажущий ся внешний вид, и подхлёстывали свои дикие развлеченья, пренебрегая этим знанием.

Затем празднующие оделись в мантии для пантомимы, превратившись в карикатуры на монахинь, церковных служек и актёров, являя, даже, какрикатуру своего собственного господина, который был представлен в сценках. Они насмехались не только над святым, но и над жизнью, смертью и таинственностью, над обыденным и над праздничным, над искусством.

И дьявол благославлял церемонию пустыми, елейными обещаниями, которые громоздились друг на друга, вызывая хохот и наслаждение.

Небо исполняло для них музыку, гром превращался в бой барабанов, ветер играл бесконечные пассажи в высоких ветвях, а сами они плясали, пока дьявол спускался к ним, беря одну за другой для исполнения извращённого духовного бракосочетания. Его палка, как и плоть лица, была прозрачной, похожей на ледяную иглу, и он входил в них её ужасающим холодом, замораживая их до последней клетки, и затем покидая их с экстатической пыткой возвращения огня и ощущений. И во время их соединения, кровь свободно вытекала и смешивалась, когда вены выступали из остекленевшей плоти и сплетались в причудливые узоры.

Шабаш всё длился и длился, замкнутый в замороженном мгновении ночи, защищённый абстракциями от вторжения внешнего мира. И бесконечная буря, огораживавшая тайеное место, свирепствовала вокруг, терзая землю.

После плясок они легли, и дьявол, снова превратившийся в скалы, принялся ласкать их всех одновременно своими каменными пальцами и рогами. И ведьмы соединили руки и коснулись ступнями тел друг джруга, превратившись в одну замкнутую огромную паутину, покрывавшую вершину горы, словно живой плащ.

Они были в трансе…

… в объятиях своих собственных снов…

… пока дьявол собирал свои инструменты вместе, делая единой личностью и единой волей, которые были его собственными совершеннейшее зло и совершеннейшее проклятье. Он наставлял их в грехе, отбирал их мысли и инстинкты, делал их послушными его собственному влиянию и злобному интеллекту, губил их души заключением дьявольского пакта, которым они отрекались от всего человеческого… пакта который оставался записанным в каждой их жилке.

Я ждал, безнадёжно, петушиного крика.

Кукареанье так и не раздалось.

На неопредлённое время потерял сознание.

Позже, я обнаружил себя летящим в ночи, как летали они, несясь сквозь бушующую бурю, но не подвергаясь его яростному воздействию.

Вокруг меня всё в мире шло своим чередом.

Словно засохший листок на свирепом ветру, меня швыряло и крутило, но я чувствовал себя таким же лёгким, как сам воздух. Струи дождя обрушивались на моё тело, но осязание куда-то отступило, и я не ощущал ни малейшего прикосновения. Молнии ударяли в меня снова и снова, со всей яростью обозлённого божества, словно разъярённые кобры.

Снова и снова, и снова…

Но я пропускал их сквозь себя одну за другшой. Электрическая пытка не могла коснуться меня, не могла потревожить мою плоть ни в малейшей степени. Хотя мои сердце и разум сжимались от отчаяния, я был цел, невредим и пребывал в полной безопасности.

Казалось, что я скорее падаю, чем лечу, но медленно… очень медленно…

Пытка, которая должна была заставить меня кричать, поражала себя, словно живое существо, со всей своей яростью, оборачивающейся против неё самой. Я был неуязвим и бесчувственен. Я мог спокойно наблюдать, как вспарывалась моя кожа и вытекала моя кровь. Я мог бы наблюдать, как меня разрывало на части, и это меня едва ли взволновало бы. Что-то, что было мной, находилось в безопасности, и в безопасности навсегда.

Глядя вниз во время падения, я увидел две фигуры, движущиеся среди сосен по склону другой горы, заливаемые дождём и пугающиеся раскатов грома.

Мне были знакомы их лица, но я не мог вспомнить их имена.

По мере того, как я падая приближался к линии их движения, они проступали всё отчётливее и отчётливее, но я всё ещё не мог вспомнить имена или кто они такие.

Они направлялись к отдалёной горе, но они не могли ни дойти до Шабаша, ни миновать его. Им предстояло бежать вечно и в никуда, с ужасом маячившим далеко впереди и с надеждой, оставшейся далеко позади.

За мгновения до моего падения на многоигольные вершины деревьев, видение рассеялось. Оно свернулось, стало призрачным и унеслось прочь, постепенно утратив форму и структуру.

Я осознал, что пробудился, хотя мои веки казались заклееными. Я не слишком старался расплющить их. Я был слишком истощён. Вместо этого я постарался собрать воедино моё возвращающееся сознание, соеджинить разрознённые франгменты своего существа. Я пытался слышать. Пытался ощущать. Старался вспомнить.

Мне удалось снова добиться некоторого ощущения единства, восстановить некоторое чувство единого целого. Я мог ощущать, как в груди билось сердце, и оно обивало: Я… я… я… я…

Его удары были размеренными, а вовсе не паническими. Оно было под контролем.

Я мог ощущать кожей лица холодный воздух и несколько капелек пота, оставивших холодные следы, испараяясь.

Это была фантазия, — сказал я себе. — Всего лишь фантазия.

Затем я продолжил монолог:

Мы придаём слишком большое значение проявлениям нереального. Мы, также, слишком поддаёмся влиянию фантазий, даже при отсуствии веры. Вера является единственно необходимым в отсуствие понимания. Но при отсуствии понимания вера является необходимым. Что мы должны понимать, это то, что мы можем выбирать свои верования. Нам не нужно, позволять им выбирать нас, соблазняя нас в виде фантазий.

Если мы не можем справиться со своими фантазиями, то на что нам надеяться? В прошлом, в будущем. Теперь и всегда.

Я открыл глаза.

Глава 16

Я лежал на соломянном матрасе, накрытый одним покрывалом. Я осознавал, что было холодно, но в действительности не ощущал этого. Я чувствовал себя совершенно оцепеневшим и полностью отрешённым от происходящего вокруг.

Карен сидела на стуле возле кровати, закинув ноги на стол. Она наблюдала за мной из-под своей пластиковой маски — маски, которая казалась прозрачной второй кожей.

— Эй, — сказал я тихо.

— С возвращением, — ответила она. Её голос был преисполнен иронии. Я решил, что по какой-то причине раздаржал её.