Олег Койцан - История Разума в галактике. Инженер: Греза о прошлом. Страница 44

На «улице» вечерело – было тепло и сухо. До смены сезонов, которая произойдет уже с закатом солнца, оставалось два-три часа. А потом на Платформе опять наступит день, и вместе с новым днем придут арктические морозы. И я сомневаюсь, что за оставшийся коротенький отрезок «теплого» времени, мне удастся разрешить все поставленные перед собой задачи. Так что предстояло мне, в ожидании этого занимательного похолодания, таскать с собой рюкзак теплых вещей, а еще химические греющие подкладки и стельки, да еще и нательный электрообогреватель с набором аккумуляторов.

Из-за пурги, не было ни фига не видно, снег залеплял забрало шлема, забивал дыхательные фильтры, слуховые мембраны: мешал дышать, мешал видеть и слышать хоть что-нибудь кроме мельтешения снега и завывания вьюги. Хорошо, что мой блочный лук был исключительно металлическим; просто замечательно, что я додумался заранее, вместо синтетической тетивы, натянуть металлическую струну – несколько выстрелов выдержит, а мне больше и не надо: не воевать же я здесь собирался. Деревянное или пластиковое оружие давно бы уже потеряло гибкость из-за мороза, а это ничего – держится, если бы только не вездесущий снег, ухитрявшийся забиваться в блоки, вообще было бы хорошо. Я глянул на пленочный термометр, наклеенный на рукав костюма – минус десять и мокрый снег в придачу. Угу – еще семь минуты назад было около нуля. Если температура и дальше будет падать с такой же скоростью еще хотя бы пол часа, то я околею прямо тут нафиг, и никакая теплая одежда, никакой обогреватель не помогут. Будем надеяться, что все окажется не настолько плохо, и я – толстый и красивый, умру в возрасте ста лет, и в собственной постели, в окружении душеприказчика, чад и домочадцев.

Непогода застала меня, когда я уже возвращался в лагерь после трехчасовых бесплодных поисков « лифта» в Последний Оплот. Впрочем, я провел это время все же не совсем бесполезно – почти треть пещер было мной наскоро обследовано на пятьдесят метров вглубь, и признано пустышками. Так, что смена сезонов настигла меня в чистом поле – в поисках дичи, я решил немного удлинить обратный путь, быстренько пробежаться вдоль Границы, и вот – нарвался на неприятности. Сквозь завывание вьюги, до меня вновь донесся трубный рев какого-то животного – звук, на который я, почти на ощупь, пробирался вот уже десять минут. (Согласен – внезапно, без предупреждения и подготовки, попасть в подобную переделку – еще и не так взвоешь.) Ни о каких охотничьих приемах, навроде подкрадывания к добыче с подветренной стороны, в такую погоду и речи быть не могло – я тупо пер вперед, пока прямо перед собой, буквально в трех метрах, не узрел огромную заросшую волосами тушу. Моя реакция оказалась получше: крупная, внешне похожая на яка, животина завалилась на бок, получив отравленную бронебойную стрелу в глаз – гоняться за подранком у меня не было ни времени, ни возможности, так что пришлось бить наверняка. Все равно, лично я не собирался употреблять в пищу эту сомнительную говядину из непонятно какого мира. А Саженцам, которым и предназначалась в основном данная добыча, присутствие цианида в пище было глубоко безразлично…

Убитое мной существо оказалось самкой, и при ней обнаружился детеныш. Увидь я теленка таких размеров у нас в деревне – сказал бы, что ему месяцев семь от роду, а так – кто знает. В метели, в скоротечном столкновении, я не успел его заметить, да ничего наличие приплода и не меняло: для нашего выживания были необходимы мясо и жир, и шкуры.

Я с трудом ворочал за ноги стремительно остывающую тушу – в одиночку разделывать столь крупное животное было адски тяжело. В итоге, я едва успел снять с нее шкуру, срезать килограмм тридцать сала, да столько же мяса, потом туша замерзла напрочь, а нормального топора на эту прогулку взять с собой я не догадался. Все это время, теленок жалобно мычал и жался поближе к телу матери – пугался запаха крови, отскакивал, но спустя несколько минут – снова возвращался. Наконец, утомленный этими метаниями, я поймал детеныша и посадил на привязь, благо веревки взял из лагеря с избытком.

Когда дальше разделывать тушу не оставалось никакой возможности, я завернул большую часть добычи в уже порядком задубевшую на морозе шкуру. С трудом навьючил получившийся тюк на телка. Оставшиеся куски мяса и жира сложил в рюкзак, в котором до смены сезонов таскал теплые вещи.

Одно радовало: не по детски достававшее меня мокрое непотребство, сплошной стеной сыпавшееся с неба, постепенно сошло на нет, сменившись нормальной для такой погоды мелкой снежной крупкой. Впрочем, надо было спешить: на улице к тому времени, как мне пришлось забросить работу, стоял уже сорокаградусный мороз, и судя по скорости, с которой продолжала падать температура, до нижнего предела было еще далеко. При чем на все про все у меня было от силы часа два – дальше температура должна была упасть настолько сильно, что от холодной смерти не спасали бы уже никакие трусы с электроподогревом, тем более, что заряд аккумуляторов отнюдь не бесконечен. Да и химические грелки интенсивно выделяли тепло от силы часа три, и большая часть этого времени мной уже была растрачена. (Правда, в отличие от аккумуляторов, зарядить которые в полевых условиях не было никакой возможности, грелки, после нескольких часов интенсивного прогревания, вновь были бы готовы к работе.)

Теленок шел за мной довольно охотно, смерзшаяся намертво каменная осыпь держала крепко, и оказалась для него не великим препятствием, так что мы добрались до пещеры за каких-то полчаса. Привязав сосунка недалеко от входа, я покидал в пещеру добычу. Из-за узости входа, пришлось повозиться, но не так, что бы уж очень долго. К тому времени, как я вернулся к теленку, стремительная и скоротечная буря уже улеглась, небо прояснилось, и – все еще холодало. Там же – чуть в отдалении от пещеры, я, стремительным ударом, заколол зверика. Прости малыш, но вы с матерью вряд ли выжили в этом месте более нескольких часов, а ваши смерти позволят продлить жизнь и мне, и моим подопечным. С остальным я справился без проблем – быстро освежевал тушу, в несколько ударов порубил ее крупными кусками, занес в пещеру – и все. Дальше – накрыть (пусть даже сырой) большой шкурой крышу палатки, маленькую бросить внутри той же палатки под ноги. Перетопить животный жир, залить его в топливный бак (вовремя я успел, еще чуть, и обогреваться было бы просто нечем).

От входа ощутимо тянуло нешуточным холодом, и это притом, что мы, по возможности завалили лаз всяким хламом. И все равно, сквозь оставшиеся щели, сквозь трещины в камне, как сквозь коктейльную трубочку, вглубь пещеры тянуло и тянуло холодный воздух. Этот поток, конечно уносил дым, источаемый нашей печуркой, за завал – в пещерную бесконечность, а иначе, через несколько минут такого обогрева, мы бы банально задохнулись. Но право слово, лучше бы этой тяги не было – при том скудном наборе теплых вещей, которым мы обладали, постепенное понижение температуры внутри нашего убежища вскоре превратилось в нешуточную пытку. Александр предложил убраться, от рвущегося к нам с улицы жесточайшего холода, подальше – вглубь пещеры. Это было бы разумно, находясь мы на родной, почти безопасной нашей Земле. Здесь же, соваться в переплетение туннелей, в неизвестность, рискуя в лучшем случае – вляпаться в засаду какого-нибудь хищника, а в худшем – навсегда вывалиться через Границу в какой-либо малопривлекательный мир, было бы весьма опрометчиво. (О последней возможности как раз и намекал недвусмысленно сквозняк, непрерывно тянувший холод вглубь пещеры. Столь длительный, да еще и с неизменной скоростью поток воздуха указывал, что газообмен происходит между уж ОЧЕНЬ большими «емкостями». О чем я Александру, в ответ на его требование, и поведал. В итоге, мы немного поцапались – напряжение прошедших суток и две смерти подряд плохо сказались даже на моих нервах (а моя психика, что не говори, всяко погибче человеческой будет), что уж тут говорить о «туристах», попавших в эту (дерьмовую) кашу вообще без подготовки, и тут же потерявших двух друзей… В общем, мне пришлось всерьез надавить на этих горе-путешественников, что бы они не приумножили и без того немалый ворох уже совершенных глупостей.