Владимир Васильев - Антарктида online Страница 45

Я и не предполагал, что работа Конгресса начнется с бреда сивой кобылы. Едва Майкл Уоррен на правах гостеприимного хозяина взял слово для вступительной речи, едва он произнес: «Коллеги! Позвольте этот день шестого марта 20… года считать первым днем…» – как его моментально перебили, причем с нескольких мест разом. Почему ШЕСТОЕ марта? Для кого нынче еще шестое, а для кого уже седьмое! Линия перемены дат легла так, что разрубила Антарктиду на две неравные части. Восточная, вестимо, оказалась больше, зато Антарктический полуостров и прилегающие острова, покрытые научными станциями, как пень опятами, и почти все англо-американские антарктические форпосты оказались в западной части. Кроме, как назло, Мак-Мёрдо с ее важным значением и многочисленным населением. Вопрос на засыпку: ну и какое сегодня число?

Хуже того: Восточная Антарктида расположилась к западу от Западной. Переименовать Восточную в Западную и наоборот оказалось не так-то просто – названия эти давно устоялись. Где торчит собачий хвост Антарктического полуострова – там безусловно Западная Антарктида, несмотря на то, что она теперь восточнее Восточной. Где логика? Бедные, бедные школьники с их уроками географии!..

Спорили до хрипоты и в конце концов вынесли вопрос на голосование. Тридцатью шестью голосами против тридцати четырех решили, что сегодня на всей территории Антарктиды все-таки седьмое марта, а не шестое; что до линии перемены дат, то пусть она катится куда хочет, народ Антарктиды за нее ответственности не несет. Какую-то роль сыграл и тот факт, что купол надули метрах в сорока к западу от блестящего шара. Уоррен грозился, что покличет своих ребят – чем они хуже самозваных делегатов? – и с их помощью при повторном голосовании добьется принятия своей точки зрения как единственно правильной. Унял его Кацуки, с деланой наивностью спросивший, страной какого дня будет считаться Антарктида – нарождающегося или умирающего?

Кому понравится жить в стране умирающего дня! Хуже того: у такой страны будут большие проблемы с моральной поддержкой извне, поскольку ее имидж подпорчен изначально. Вроде все стало ясно, но тут кто-то из англичан не без яда в голосе попросил объяснить, чем будет отличаться Страна нарождающегося дня от Страны восходящего солнца, и не является ли предложение глубокоуважаемого коллеги замаскированной попыткой насадить здесь свои неприемлемые азиатские порядки?

В ответ Кацуки поклонился по-японски, затем пожал плечами по-западному и заверил достопочтенного джентльмена в том, что никакого предложения сделано еще не было, а был лишь задан вопрос; если же ему, Такахаши Кацуки, будет позволено внести предложение, то вот оно: обдумать все хорошенько и, дабы избежать недоразумений, впредь не судить о коллегах по себе.

Англичанин заявил, что вопрос сугубо принципиальный и от ответа на него будет зависеть, к какому миру, к какому типу цивилизации и к какой системе ценностей антаркты декларируют свою приверженность – Западу или Востоку? Какой-то умник сейчас же процитировал Киплинга: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут». Поднялся такой гвалт, что Уоррен попросил Тейлора одолжить ему молоток и устал колотить в доску. А я устал орать: «Тише, недоноски!»

И это было только начало.

Председателем избрали все-таки Тейлора – китайцы, как ни странно, дружно воздержались, и ни один из них не выступил против. Шеклтон, как ни отнекивался, угодил в секретари. Тейлор вооружился молотком из швабры, постучал по деревяшке, откашлялся и сказал речь:

– Друзья! Коллеги! Я надеюсь, что уже сегодня вечером смогу назвать вас иначе – соотечественники. Я рассчитываю на то, что мы с вами не будем терять времени даром. Мы пока лишь декларировали независимость Антарктиды, – тут он посмотрел на меня, затем покосился на Шеклтона, – теперь же мы должны заложить основы нашей государственности. Наш Конгресс, выражающий волю всех антарктов, является легитимным учреждением и как таковой должен первым делом утвердить манифест о независимости, несколько дней назад переданный в эфир четырьмя нашими коллегами, и тем самым придать ему официальный статус. Ставлю на голосование… У кого нет текста? У всех есть? Ставлю на голосование!

Одиннадцать человек проголосовали против. Южноафриканский делегат требовал дать ему слово, а потом переголосовать. Выяснилось, что его не устраивают некоторые словесные обороты в нашем манифесте. Тейлор напомнил, что манифест уже обнародован, его редактура слегка запоздала и не может быть предметом обсуждения, а от делегатов требуется только одно: сообщить, согласны ли они с этим документом В ПРИНЦИПЕ. Оказалось, что да. Повторное голосование: ни одного против и двое воздержались.

Тейлор сказал, что с независимостью мы разобрались, и поздравил всех с обретением оной. По идее, тут должен был грянуть гимн, но его у нас не было, так что мы ограничились вставанием с лежанок и всевозможными возгласами. Ура, мол, нашей независимости. Гип-гип.

Вы думаете, независимость одна на всех? Оказалось, что каждый понимает ее по-своему. Двое англичан и один новозеландец (уверен, что они сговорились заранее), взяв слово один за другим, принялись уговаривать нас отдаться английской короне. При этом они били себя в грудь и клялись, что статус протектората (мало к чему обязывающий, как всем известно) уже почти у нас в кармане, так что за свою государственную безопасность мы можем быть спокойны отныне и во веки веков.

Поднялся шум, и я уж думал, что дело дойдет до драки. Один лысый китаец сразу заявил, что знать не знает никаких королей с королевами, и почему бы в таком случае не обратиться сразу к США с просьбой о статусе добровольно присоединившейся территории – а еще лучше к Китайской Народной Республике. Она-то уж точно не даст антарктов в обиду!

Дети Альбиона заткнулись. Новозеландец поперхнулся и долго кашлял. Бельгийцы, французы и немцы ржали. До голосования по данному предложению дело так и не дошло.

С чего начать, когда ничего нет, – вот вопрос. Каждый норовил взять слово и кричать о своем до посинения. Уоррен дождался своей очереди и предложил создать комитеты – по разработке конституции, по торговле, по внешней политике, по вопросам иммиграции и так далее, но только не сегодня, а завтра, потому что сегодня нам дай бог управиться с принятием основополагающих принципов. Предложение было разумное, но вы сильно ошибаетесь, если думаете, что Конгресс принял его немедленно. А два часа предварительной болтовни не хотите?

Я не встревал – берег силы. Как и следовало ожидать, самые жаркие баталии развернулись по поводу формы правления. За демократию-то стояли горой почти все делегаты, но мою идею насчет непосредственного народоправства большинство приняло в штыки. Кто издавна отравлен парламентаризмом, тот иначе не умеет ни жить, ни мыслить.