Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ Страница 45

- Разве вы не хотите получить ответы на свои вопросы, господин Ерикку? - деланно удивляется голос. - Разве не это привело вас сюда?

Голос прав. Тысячу раз прав.

- Что написано на потолке? - спрашивает Ерикку. Почему-то его собственный вопрос неожидан для него самого. Словно он подчинился тихому, осторожному, но настойчивому толчку внутри себя.

- Вы умеете задавать правильные вопросы, - говорит голос. - Поверьте мне, это большая редкость в наше время. Правильный вопрос - половина правильного ответа.

- Что написано на потолке? - упрямо повторяет Ерикку.

- "Жизнь и сон устроены так, чтобы не дать человеку проснуться". Именно это вы и хотели услышать, господин Ерикку?

- Жизнь и сон устроены так, чтобы не дать человеку проснуться, - повторяет Ерикку.

- Да, господин Ерикку, - тень шевелится и делает шаг вперед. - Именно так и обстоят дела. Люди живут, люди спят, но они не замечают, что спят даже тогда, когда живут. Если это можно назвать жизнью.

- Не понимаю, - покачал головой Ерикку, - не понимаю.

Тень рождает студеный смех, как будто звенят в промороженном подвале леденящие цепи.

- Вы лучший охотник за приведениями, господин Ерикку. Вам ли не знать, что не все то, что имеет облик человека, является им. Зомби, вампиры, каппа, големы. Все они считают себя людьми, хотя в них уже нет ни капли анимы.

- Анимы?

- Да, господин Ерикку, анимы. Того, что и делает вас людьми. Каждый человек от рождения имеет в себе источник света творения, сфирот, который вырывает его из пустоты и выносит во внешние миры. Сфирот облекается в тело, и возникает, рождается человек, существо, способное привнести в техиру порядок и форму. Вам следовало бы лучше изучить вопрос антропогенезиса, возникновения человека, господин Ерикку.

Ерикку поежился.

- Я не ученый. Мне нет дела до этих выдумок.

Тень сделал еще один шаг вперед. Теперь она заполняла почти всю комнату.

- Происхождение человека, как и происхождение богов, касается каждого из вас. Это единственные вещи, которые только и стоит знать, господин Ерикку. Только они - подлинная реальность, все остальное - лишь сон.

- Ты лжешь, - сказал Ерикку. - Ты гнусно лжешь! Жизнь не может быть сном! Смерть не может быть сном!

- В начале был Заговор, господин Ерикку, - обронил голос, и слова разбились на миллион льдинок. - В начале был Заговор Творца против самого себя. То, что желало Творить, решило уничтожить то, что желало лишь покоиться. Именно преступление лежит в основе мира. Самое первое преступление, господин Ерикку. Не хотели бы вы его расследовать, господин детектив? Найти и покарать виновных? Возможно, мир тогда стал бы лучше?

- Жизнь не может быть сном, - упрямо повторил Ерикку. - Жизнь не может быть сном.

- Хорошо, господин Ерикку. Вам нужны доказательства? Тогда, может быть, вы больше поверите не мне, а другому человеку?

Подул теплый ветер, окно распахнулось, и в комнате стало светло. Наступил новый день. Ерикку потер глаза и повернулся на бок.

Рядом с ним сидела Банана.

10

Сэцуке вновь оказалась там, где две бесконечности пытались сойтись вместе. Бесконечность смерти и бесконечность света. Она стояла среди мертвых, иссохших тел, усеивающих поле давно минувшей битвы и смотрела вверх, где в багровом тумане сияли звезды. Солоноватый запах слегка касался ноздрей и было в нем одновременно и что-то знакомое, и что-то не менее пугающее.

Она обхватила себя за плечи и только теперь заметила, что на ней нет никакой одежды. Она почти ничем не отличалась от обнаженных тел, распростертых вокруг, наваленных безобразными грудами друг на друга, безобразными, потому что даже смерть должна быть достойной, а не такой безразличной, как будто равнодушное существо отнимало, высасывало из людей жизнь и бросало пустые оболочки на землю, как шелуху разгрызенных орехов.

Сэцуке стоит на маленьком участке черной земли. Единственном свободном клочке, который не прикрыт ничьим телом. Рядом с пальцами ног, сквозь переплетение тонких, скрюченных конечностей проглядывает мертвый глаз, темная пуговица, более подходящая грубому манекену, нежели человеку, пусть даже и мертвому. Хочется повернуться к глазу спиной, но для этого придется сдвинуться с места, преодолеть ничтожное пространство, отделяющее ее теплую кожу от прохладного пергамента лежащих вокруг тел, коснуться их, встать на них...

Но самое ужасное заключается в том, что Сэцуке точно знает - ей придется это сделать, потому что место, где она стоит, предназначено вовсе не ей, она здесь находится не по праву и должна уйти. Ее время еще не пришло.

В тишине рождается звук, как будто лопается туго натянутая струна, и вверху вспыхивает новая звезда. Ее свет ослепителен, он щедро озаряет сумрачную бесконечность, разгоняет однообразный серый сумрак, внезапно превращая поле битвы в произведение искусства.

Сэцуке вскрикивает от неожиданной метаморфозы, ведь теперь в окружающей ее смерти нет ничего ужасного, пугающего, отвратительного. Словно кто-то сдернул ледяное покрывало тлена, приоткрыл на крохотное мгновение высшую правду подобного исхода. Таинственный резец извлек из благородной кости бесконечность хрупких изваяний, тонкое переплетение света и тени, средь которых терялась, исчезала мерзость лишенных жизни тел, растворяясь в теперь отчетливо различимом высшем замысле, устроившем все так, как оно есть.

Сэцуке поднимает голову и видит, что в нисходящем сиянии к ней медленно опускается человеческая фигурка. Это девочка. Руки ее распростерты, голова свешивается на грудь, ветер треплет короткие синие волосы. Еще одно обнаженное тело готово занять свое место в царстве мертвых.

А новая звезда постепенно умеряет свой блеск, сжимается, багровеет, окутывается полупрозрачной оболочкой тумана, как будто сверкающая гусеница плетет вокруг себя кокон, чтобы спокойно погрузиться в таинство нового превращения.

Сэцуке кажется, что лицо девочки ей знакомо, что еще немного, и она узнает ее. Но нужно уходить, уступить место новому страннику, наконец-то нашедшему край вечного успокоения. Она делает шаг назад, голые ступни опираются на дряблую кожу и твердые кости, но Сэцуке не хочет смотреть на то, где она теперь стоит. Она лишь ждет. Ждет завершения падения.

11

- Агатами, - тихо позвала Сэцуке. - Агатами, ты спишь?

Агатами не ответила. Сэцуке слышала ее спокойное дыхание. Спит. Свет от ночника не столько освещал комнату, сколько скрадывал ее во множестве бархатных теней. Такие же таинственные тени скользили по экрану "Нави". Тишина и покой. Покой и тишина. Если бы не странный привкус после непонятного сна. Послевкусие. Предощущение того, что должно случиться, или уже происходит где-то рядом.