Георгий Гуревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13 Страница 45

— Боюсь, догадывается, Тима. Боюсь…

— Да… Тогда лучше уж сам это сделай. Нечего ей догадываться. Плохо сделал, Филя, что дал догадаться. Конечно, квартира маленькая, одному остаться негде… Вот обещаю тебе, сдам эту картину — всерьез возьмусь за твои жилищные дела. Может быть, удастся как-нибудь протолкнуть через Союз художников. Ты, правда, не член Союза и не примут тебя, наверное, но все-таки наш же человек, правда? Это, конечно, не имеет отношения к моей сегодняшней просьбе. Квартирой я тебя только по дружбе обеспечу, но, умоляю, сделай и ты, выручи, ты обязан, в конце концов, я вошел в твой эксперимент, я отдал тебе частицу моего таланта, а теперь ты меня бросаешь… Нет, Танюшу привлекать не надо, она поймет… И неправильно поймет, но это ведь твой долг, мое право, наше общее дело ведь…

Таня схватила меня за руку и вместе со мной рванулась в комнату.

— Оставьте его в покое. Как вам не стыдно, пришли к старому больному человеку и кричите на него, требуете!

— Я же старше его, Таня, мы вместе с ним учились, ты знаешь, и я, наверное, больнее, ну, не здоровее его. И вообще, ты еще маленькая, Танюша, выйди (меня он словно не замечал), у нас взрослый разговор, ты не знаешь наших дел.

— Выйди, Танюша, — жалобно попросил дед.

— Нет! Вы придете завтра, после двух. До этого у нас побывает врач. Если дедушке нужен всего час, чтобы что-то там для вас сделать — я слышала краем уха — и врач разрешит ему отдать на это час — прекрасно. А нет — так нет. До свидания, Тимофей Ильич, — Таня мягко взяла Петрухина за рукав (куда мягче, чем меня минуту назад) и повела за собой через кухню и прихожую. Щелкнул замок.

Она вернулась, быстро и умело накормила деда — сначала лекарствами, потом обедом, уложила спать, вывела меня на кухню, разлила по тарелкам суп.

11

— Танюша, — мне самому был противен собственный заискивающий голос, — я что-то ничего не понимаю. Совсем ничего. Чего хочет Петрухин — великий Петрухин, он живой классик все-таки, — от твоего деда? Что тот должен для него сделать? Что можно подсчитывать в картине?

Таня продолжала есть, как будто не обращая внимания на мои вопросы. Лишь через минуту она заговорила. И сказала вот что. — Слушай-ка, Илья. Хочешь глянуть на себя? Дед позавчера, когда ему было неплохо, проявил твои фотографии. А тот разговор пока отложим.

— А, фото! — я (довольно неестественно, кажется) оживился. — Те снимки из будущего, да?

— Смеешься? Прекрасно!

Таня порывисто встала, взяла с тумбочки конверт, вынула оттуда пачку фотографий, отвернувшись от меня, стала их разглядывать. Я ждал.

— Вот первая.

Клянусь аллахом! Это был не я. Вместо привычной по другим фото губастой, глазастой и, боюсь, немного нагловатой физиономии на меня смотрело твердое, даже властное, пожалуй, лицо. Лицо уверенного в себе и привыкшего к этой уверенности сорокалетнего, по меньшей мере, мужчины. Он был и красивее меня, хоть старше, и характер у него был совсем другой. Нет, таким мне не стать. Ничего у нас общего… А брови? А складка между ними? А необычно глубокая, только моя, я мочка на подбородке? И вот этот, еле видный в полутени шрам почти у уха — я получил его в пятнадцать лет (колол дрова, отлетела щепка). Значит, дед Филипп все-таки действительно имел в виду меня. Но куда делись мои почти негритянские губы? Здесь они полные, но ничего выдающегося. Глаза ушли глубоко под брови, кажутся меньше — или действительно стали меньше? Да нет же! Дед Филипп сделал их меньше. Сделал! Тут важен термин, а то я стал думать о фотографии в таких выражениях, будто ее и вправду доставили из будущего.

— Налюбовался? А теперь посмотри другой вариант, похуже.

Тут меня было гораздо больше. И губы наличествовали в полной мере, и глаза были чуть ли не на выкате. Но губы эти были неприятно расслаблены, глаза — напуганные, лицо расплылось, обрюзгло, лоб, на первой фотографии уже заставивший волосы сильно отступить назад, здесь продвинулся много выше. Нос показался мне слегка набухшим. Уж не увидели ли во мне будущего алкоголика?

— Ну, знаешь, эти шуточки меня не трогают. Тут только техника дела интересна… Хотя он же положил ретушь тут и тут, и еще, а есть, наверное, места, где ретушь совсем незаметна.

— Да, он кладет ретушь, но уж это, поверь, именно техника. Главное в другом. Вот, сам посмотри, дорожки к этим снимкам.

Две серии по шесть фотографий в каждой демонстрировали мой жизненный путь в ближайшие два десятка лет. Одна серия вела почти к безгубому Илье Беленькому, другая — к еще более губастому, чем сейчас.

— Твой дед что, изобрел машину времени? — спросил я. И честное слово, спросить-то я хотел иронически, но ирония куда-то испарилась сама собой.

— Можно сказать и так. Только машина здесь не при чем. Деду дано… Понимаешь, он видит, чего человеку не хватает. Знаешь, где он когда-то в молодости работал? В доме моделей. К нему приводили женщин в новых платьях, пальто, он смотрел и говорил, что надо убрать или прибавить, чтоб лучше смотрелось. Он делает чудеса, ты не поверишь. Неделю назад, когда я захотела быть красивой… Ты меня уже любил тогда, и то был потрясен. Ты должен помнить. И не надо комплиментов. У деда чутье на незавершенность. Только вот себя он не смог завершить. Бедный дед, — губы Тани шевелились у самого моего уха, — он столько мог бы, а вот неудачник… Ты, наверное, пытаешься гадать, чего хотел и чего хочет от этого неудачника великий Петрухин? Я и сама не понимаю, во всяком случае до конца… Ты наелся?

— Да.

— Приходи послезавтра. Я очень хочу, чтоб ты пришел. Часов в шесть вечера.

Очень хотелось спросить, застану ли я ее послезавтра дома, но в конце концов решил, что лучше расстроиться послезавтра, чем сейчас.

12

На этот раз Ланитов ждал меня дома. Сидели они с моей мамой друг против друга и чинно разговаривали над стынувшим кофе.

— Простите за неожиданный визит, — сказал Кирилл Евстафьевич, пряча мою руку в свою огромную мягкую ладонь, — но я получил сегодня письма, которые должны пригодиться вам в работе. Вот они. — Он положил на стол два конверта. Я взял один из них. Тонкий с изящным рисунком водяных знаков, с обратным адресом на английском языке, из которого следовало, что пришло письмо из-за границы — из Института неофициальной науки.

— Вот перевод, если вы несколько… слабы в языке.

Ланитов извлек из кармана пиджака вчетверо сложенный лист бумаги.

Институт неофициальной науки в восторженных выражениях приветствовал мистера Ланитова, об открытии которого узнал из статьи в советском молодежном журнале, и сообщал о перепечатке этой статьи двумя шведскими ежемесячниками.