Одержизнь - Анна Семироль Страница 46

«Останься со мной, – поманил голос птичку. – Смотри, с кем ты сейчас! Лев съест тебя, как только проголодается, он огромный и страшный хищник, он только притворяется добрым! Останься со мной – и я буду самым благодарным слушателем твоих песенок».

«Останься со мной, – звал голос Тото. – Ты верный и преданный пёсик, но твоя Дороти нашла себе новых друзей. Смотри – она уделяет им всё больше и больше внимания, а ты всё чаще ждёшь, когда она обратится к тебе. Она плохой друг, малыш. Останься – и мы с тобой будем играть в саду с утра до вечера».

«Нет! – закричали друзья. – Ты лжёшь, ты хочешь, чтобы мы перестали верить друг другу, потеряли свою дорогу и сгинули в твоём саду! Тебе нас не обмануть!»

И, напуганные, бежали они поодиночке через тёмный, молчаливый сад, и видели, что скульптуры в саду – сплошь заплаканные несчастные окаменевшие люди. И страх за тех, кто дорог, заставлял наших путешественников бежать быстрее, отталкивая жёсткие, холодные ветви деревьев, и звать, звать друзей по именам. А тихий голос вкрадчиво шептал: «Ваша вера в доброе и светлое слепа. Ваши мечты рассыплются прахом. Вернитесь. Останьтесь со мной…»

Друзья встретились за оградой сада, бросились обниматься и наперебой рассказывать, как им было страшно. Из тёмного сада вернулись все, кроме маленькой доверчивой птички. Она поверила ведьме и осталась в её владениях навсегда – холодным каменным изваянием с бессильно поникшими крылышками. А ведьма поставила на полку новые песочные часы – крошечные, с красным, как хвостик несчастной птахи, песком внутри.

Говорят, в песочных часах, наполняющих дом ведьмы, текло по кругу время, не прожитое теми, кого она обманом оставила при себе. Ещё говорят, что ведьму убил Железный Дровосек, разбив пленённое время в часах острым топором. Но есть и те, кто утверждает, что хитрая ведьма жива и будет жить до тех пор, пока люди будут верить не тем, кто им дорог, а чужим.

– У зла нет власти над теми, кто светел душой и верит тем, кто их любит, – заканчивает историю Вероника. – Сердце, в котором живёт вера, невозможно превратить в камень.

Амелия тихонечко сопит во сне, выставив из-под одеяла круглую пятку. И Вероника надеется, что девочка заснула ещё до того, как герои её истории нашли ту, которую им лучше было бы никогда не искать.

Молодая женщина поплотнее задёргивает шторы в комнате дочери, выходит, бесшумно прикрыв дверь. Тихо ступая по вытертой ковровой дорожке, Вероника идёт в комнату брата. Жиль спит, сбросив с кровати одеяло и собрав под себя смятую простынь. Вероника улыбается, вспомнив, что в детстве братишка спал точно так же – всё с кровати скидывал и мёрз до утра, свернувшись комочком. Сестра склоняется над ним и касается губами испорченной шрамами щеки.

«Ты вырос, милый. И наверняка не позволишь мне этого завтра при всех. Сделаешь вид, что обижен, что занят кем-то другим, – думает Вероника, кончиками пальцев касаясь растрёпанных волос брата. – А мне так хотелось бы, чтобы всё было, как год назад. Обнять и поцеловать без оглядки на других. И не смутить тебя своим „люблю“. Спи, мой Жиль. Пусть Бог хранит тебя всегда-всегда».

Вероника возвращается в свою спальню, где ждёт Ксавье. Ложится в тёплые, родные объятья, вдыхает лёгкий запах ладана, утыкается носом в широкую грудь мужа и замирает.

«Как же это бесценно и просто – когда все дома, – думает Вероника. – И на самом деле ничего другого не нужно для счастья. Дом, семья и возможность прикоснуться друг к другу».

И она уплывает в сон, в котором сверкают капли росы на тёмных ветвях деревьев в саду за стальной оградой, и красивая темноволосая женщина без возраста улыбается и поглаживает каменную птичку, расправившую крылья у неё на коленях. И нет в сердце Вероники страха, спокойно смотрит она в лицо ведьмы – и видит в её чертах себя, только нарисованную тёмными красками.

«Без тьмы не бывает света, Вероника, – шепчет ведьма, не размыкая губ. – Всего в мире поровну. Счастья и горя, добра и зла. И у каждого есть не только половинка, но и отражение. Прими и это».

В назначенный день электромобиль Бастиана Каро подъезжает к бывшему вокзалу в Восьмом секторе Третьего круга. Это место больше напоминает порт: тут и там громоздятся краны, платформы, ржавые вагоны, сам вокзал похож на громадный ангар, к которому наспех пристроили подобие парадного входа. Бастиан останавливается метрах в ста от строений, выходит из машины первым, хмуро смотрит в сторону толпы перед зданием.

– Что за митинг? – ворчит он себе под нос.

– Похоже, не вы один решили нас проводить, – отвечает ему Ксавье Ланглу, открывая багажник электромобиля.

Амелия, Жиль и Вероника выбираются с заднего сиденья, с опаской поглядывают в сторону собравшихся. Толпа большая – человек четыреста, вроде как настроены не агрессивно. Не слышно ни лозунгов, ни шума, ни выкриков недовольных. Люди просто стоят, спокойно переговариваются, словно ждут чего-то.

Бастиан подхватывает на руки Амелию в комбинезоне с карманами и лёгкой курточке, Ксавье негромко просит Веронику встать позади него.

– Что-то не так? – пугается Вероника.

– Не знаю, – напряжённо отзывается Бастиан. – Жиль, забирай вещи из машины.

Парень вытаскивает из багажника три набитые сумки, сшитые Ганной, одну закидывает на плечо, две тащит в руках.

– А что вы всполошились? – спрашивает он. – Вон Сорси Морье, вон этот… сын Йосефа. И месье Фортен.

На самом деле Жиль тоже волнуется. Он скользит взглядом по толпе, ища Акеми, и не находит. И снова ищет, вглядываясь в лица людей. «Что-то случилось? Она не пришла? Но не могла же не прийти, её обязали… Тогда где она?»

Жиль шагает через дорогу к толпе у вокзала. Бастиан всё ещё хмурится, оглядывается на Ксавье и Веронику.

– Веро и Амелия могут посидеть в машине. А мы сходим посмотреть, что за сборище, – предлагает он.

– Раз Жиль пошёл – там хорошие люди, – уверенно заявляет девочка. – Они просто хотят нас проводить.

Бастиан пожимает плечами и, прижав дочь к себе, уверенно идёт за Жилем. Вероника провожает его суровым взглядом.

– Что такое? – спрашивает Ксавье.

– Это его дочь, – нехотя отвечает Вероника. – И он постоянно это подчёркивает. Каждую минуту, когда она рядом. Она боялась его