Ольга Кузнецова - Медленный солнечный ветер Страница 47

В пятнадцать лет Димитрия не воспринимала окружающих парней как особей мужского пола. "Своя в доску", — так про нее говорили. Ей это даже нравилось — видеть, как все девчонки завидуют ее компании.

Но рядом с таким мужчиной как Дарко она еще никогда не была. Он был мужчиной в самом полном смысле этого слова. От него буквально излучалась мужская энергетика, и, возможно, дело было даже не в том, что он был гораздо старше Димитрии. Чувство, которое охватывало Димитрию, когда она находится рядом с Дарко, было слишком сложно объяснить даже самой себе.

Димитрия рывками принялась подниматься по неподвижному эскалатору. Она была как батарейка — стоило немного ее подзарядить, и она снова была готова все крушить и ломать. А ведь еще совсем недавно девушка была больше похожа на амебу. Одиночество чуть было не загубило ее, превратив в вегетативное растение. Димитрия спала-ела — потом опять спала. Читала фантастику. Временами залезала в ящик со старыми фотографиями. А потом опять спала-ела-спала… Иногда девушка даже удивлялась самой себе: как она могла так измениться? Димитрия не находила в себе желания не то что становиться прежней — она не находила в себе желания жить. И ее вполне можно было понять.

Шагая вдоль рядов с разграбленными магазинами, Димитрия пыталась представить себе, каково тут было до вторжения. Наверное, куча семейных парочек с детьми, старые кошелки и одинокие мужчины и женщины, попивающие в местных кондитерских кофе в обеденных перерывах.

Димитрия пыталась отвлечься, чтобы как можно дольше не позволять мучившему ее вопросу случайно сорваться с языка. Но больше терпеть она не могла.

— Что нам делать, солдат? — Как хорошо, что Димитрия шла впереди — так она могла не смотреть Дарко в глаза. Там бы он увидел слабость, а Димитрия этого не любила.

— Мы переночуем здесь.

— Нет, я не об этом. Мы пропустили поезд.

— Скоро будет следующий.

— Да послушай же ты меня! — Димитрия остановилась. Ей снова пришлось повернуться к Дарко лицом. Она хотела понять: он дурил ее своими ответами или просто сам был так глуп, что не хотел видеть очевидного.

Дарко с самого начала понял, что имела в виду Димитрия, но, как и она, он упорно не хотел смотреть своей проблеме в глаза. И единственной проблемой Дарко на данный момент была Димитрия.

— Ладно, все, я понял. — Он взметнул ладони в воздух в знак капитуляции. Шутить с огнем, проснувшимся в глазах своей напарницы, он не хотел. — Мы постараемся успеть, Димитрия. Это все, что мы можем сделать. Но пока не подали следующий поезд, в наших силах только собраться духом и попытаться выжить в этом чертовом городе. Все ясно?

Такого пылкого ответа Димитрия не ожидала. На мгновение она замерла; огонь в ее глазах тут же погас. Ее взор снова наполнился тяжелым туманом.

— Ты хоть веришь сам в то, что еще есть шанс? Только честно.

Дарко промолчал, и Димитрии этого было вполне достаточно. Что ж, она сделала все, на что была способна. Она попыталась.

— Есть одна зацепка, — медленно начал Дарко, и Димитрия тут же в надежде вскинула голову. — Мы можем не успеть к началу слета — нам может помочь только то, что слет длится три дня. Но…

— Что "но"? — Во рту у Димитрии пересохло.

— …второй и третий дни посвящены представителям Посланцев.

— Ох… — только и смогла вымолвить девушка. Ее хрупкая надежда снова зазвенела, грозясь разбиться вдребезги.

Димитрия опустила глаза в пол, ковыряя раздробленный кафель носком отцовского сапога. Сейчас она снова выглядела опустошенной и беззащитной, но Дарко уже не решался приблизиться к девушке. Она была взрывоопасна. В ее груди тикала невидимая бомба, готовая взорваться в любой момент.

— Только вот больше не надо притворяться, хорошо? — бросила Димитрия вслед уходящему Дарко, но так и не дождалась ответа. Дарко не давал ей никаких обещаний и не собирался давать. Ему было достаточно того, что он наобещал когда-то Эве, но так и не смог выполнить. Теперь он никому ничего не должен — простая философия.

Они разместились на ночь в детском городке. Горки, качели, маты и батуты из новейшего синтетического материала, который был настолько прочным, что выдержал бы и стадо разъяренных быков. А детские ручки иногда посильнее и половчее бычьих рогов.

Беженцы к городку не притронулись. Не потому что не хотели, а потому что не смогли бы сдвинуть его с места, — мощная конструкция образовывала "городок" в полном смысле этого слова: навесные мосты, домики и иллюзорные бассейны, вода в которые прежде проецировалась с потолочных камер.

Димитрия разместилась в одном из таких бассейнов, скинула обувь и душный балдахин, пользуясь тем, что Дарко находился в метре от нее за прочной пластмассовой стеной. Лежа на спине в одном нижнем белье, девушка смотрела, как по прозрачной крыше бьет смертоносный дождь. Крупные капли точно дразнили ее — у них с Дарко воды больше не осталось.

Втянув носом воздух, Димитрия с самоиронией отметила, что ей не помешало бы и помыться. С отвращением она поглядывала в сторону бесформенной кучи, которая теперь была ее единственной одеждой, — удобный комбинезон из непромокаемой ткани (которая, кстати, защитила бы при случае тело от ядовитых ожогов) остался вместе с рюкзаком там, в одном из грязных подвалов города.

И все же Димитрии нравилось это место. Высокие потолки с прозрачной крышей — никаких напоминаний о клаустрофобии, даже самых отдаленных. Ей нравилось, что Дарко был рядом и одновременно далеко. Впервые одиночество сочеталось с тем, что рядом с ней кто-то был.

— Дарко? — прошептала она, чтобы удостовериться, что он все еще был здесь. В последний раз Димитрия называла его по имени, когда они прощались на бульваре Славенко. С тех пор она стала называть его "солдат" — коротко и ясно. Димитрия не хотела привязываться к людям, именам, вещам. Она не любила давать им названий — так было проще.

От неожиданности Дарко вздрогнул. Он уже почти заснул, когда Димитрия его окликнула.

— Чего тебе? — спросил он спросоня.

— Да так… — Димитрия перевернулась набок и подложила ладони под голову в качестве подушки. — Мне вот интересно: если бы меня все-таки убили в том подвале, что бы ты делал?

Дарко поразило, с каким равнодушием Димитрия допускала факт собственной смерти. Список человеческих приоритетов с начала войны пошатнулся, но он никак не мог к этому привыкнуть.