Далия Трускиновская - Как вы мне все надоели ! Страница 48

- Полезай теперь ты, - говорит он Малышу. - Ничего, не страшно!

Сел Малыш на брусчатку возле окна, ноги в погребок свесил.

- Нет, - отвечает, - боюсь! Точно застряну. Знаешь что, вожак, бери меня за ноги и тащи! А то я так всю ночь просижу.

И с каким же грохотом рухнули оба ночных гуляки в погребок, опрокинув при этом ларь! И как же хорошо треснулся Жилло, упав, об угол стола!

- Ну, теперь у меня точно из головы всех невест вышибло! Можешь, Малыш, спать спокойно... Кстати - вот ты говоришь, что жена мужа слушаться должна, а способна Дениза слушаться хоть кого на этом свете? А?

- Нет, конечно, - согласился Малыш, потирая бедро. - Но если такая женщина, как она, встретит настоящего мужчину, то у нее даже мысли не возникнет о том, что можно с ним спорить, пререкаться, сковородкой на него замахиваться... Живо присмиреет!

- Что тут у вас творится?! - спросила яростная Дениза, появляясь в закутке вооруженная именно сковородкой. - Почему окно открыто?

Увидев разгром в закутке, она метнулась к сидящему на полу Малышу. Спасаясь от занесенной сковородки, тот отбрыкнулся ногой - по ней и досталось.

- Чем вам ларь помешал? Совсем умом повредились! Выставлю завтра обоих к лешему! - продолжала бушевать Дениза. И вдруг замолчала, глядя на спящего Дедулю.

- Вот это сон!.. - даже с некоторым восхищением сказала она. Крепкий сон! Здоров же мужик спать... А вы оба смотрите у меня!

И, погрозив сковородкой, удалилась.

- Настоящего мужчину искать пошла, - заметил Жилло. - С которым уже не захочет спорить и пререкаться...

Язвили они друг дружку всяко, издевались, как умели, а между тем и разделись, и в одеяла закутались, и даже уснули с недосказанными пакостями на губах...

А утро выдалось отвратительное.

Разбудил их женский визг на кухне. Дениза с кем-то из служанок воевала. Испортили поставленное с вечера тесто, целую квашню, и разбирались, чья вина. Дениза нашла виноватую, припомнила ей и разбитый кувшин, и какие-то прошлогодние шашни. Стало быть, нужно высчитывать из жалования! А та ей - тоже какие-то упреки. Что рано утром вставай, что допоздна торчи у плиты, что свободный день выпрашивай на коленях! Дениза, конечно, все обвинения отметает - мол, за то тебе, дуре, и платят, чтобы рано вставала и торчала у плиты! В общем, разобралась Дениза, усмирила бунтарку, мимоходом кому-то из парней досталось. Слушали Жилло с Малышом эту перепалку, слушали, и все кислее делалась румяная физиономия Малыша. Экий подарочек он сам себе придумал...

Потом стихло. Лишь тогда проснулся Дедуля. И спросил, а не забудут ли покормить их хоть каким завтраком. Но не хотелось Жилло с Малышом соваться хозяйке погребка под горячую руку.

Сидели мужчины, тосковали о горячей яичнице, вдруг быстрым шагом Дениза влетела, в длинном переднике кухонном, вся красная от плиты, и руки по локоть в тесте.

- Тебя, Жилло, мальчишка ищет. Говорит, думский ювелир его прислал, Гай Балод. Чего это от тебя вдруг думскому ювелиру понадобилось?

Вышел Жилло на улицу к мальчишке.

- В чем дело? - спрашивает.

- Помирает старый черт, - отвечает мальчишка. - Меня тетка Клодина еле уговорила за вами бежать. Ради него, ради жадюги...

- Так не бескорыстно же ты сюда прибежал, - напомнил парню Жилло. Дай умоюсь. Не могу же я к нему с такой заспанной рожей... И не смотри на меня, будто я тебе два гроша с прошлого года задолжал. Ты свое от тетки Клодины наверняка получил.

- Ну, вы же наследник... - тоскливо намекнул тот.

- Ишь, уже пронюхали...

Не съев ни куска, лишь умывшись, отправился Жилло к ювелиру. А тот и в самом деле плох. Подкосила старика суета последних дней. Рядом цирюльник и аптекарь. Кровь пускали, вот и таз на полу. Лекаря не велел звать, шепнула служанка, тетка Клодина. И неудивительно, подумал Жилло. У кого же старый хрен перстень пытался стянуть и на кого же он донос писал? Вот и помирай теперь без лекарской помощи...

- Пришел? - спросил ювелир, может, видя Жилло у постели, а может, уже и не видя. - Это хорошо. Побудь со мной, Жилло... Видишь, позвать больше некого...

Выпихнулись цирюльник с аптекарем за дверь. Служанка таз унесла и больше не показывалась.

- И зачем ты, старый хрен, меня только в наследники взял? - спросил Жилло. - Выздоравливал бы, что ли?

- Затем и взял, что никто, кроме тебя, мою коллекцию не сбережет. Все ее разбазарят, раскидают по ювелирным лавкам, по купчишкам... - Ювелир помолчал и вдруг приподнялся на локтях, выставив убогую седую бороденку: А ну, слово дай, что сохранишь!

- Давал уже, кажется, - и Жилло аккуратно уложил его обратно.

- Нет, ты просто обещал. А ты слово дай! Поклянись!

Что тут станешь делать?

- Клянусь честью, - сказал Жилло. - Этого довольно будет?

- Честью... Да, этого довольно.

- Донос-то на меня не напишешь, а? - поинтересовался Жилло. - Честь ведь поминать не положено.

- Дурак... - обиделся ювелир. - Если я на тебя донос напишу, кто мою коллекцию сбережет?

- Сообразительный ты, старый черт, - хмуро похвалил его Жилло. Только лучше давай, выздоравливай. Тут тебе пилюли какие-то оставили, дать?

- Проку от этих пилюль... - поморщился старик. - Дай хоть напоследок, хоть с тобой о коллекции поговорю! Не с Клодиной же... Ты сам видел, какие изумительные вещи у меня в коллекции... Слушай, Жилло, я еще мальчишкой знал, что мне самому ничего не придумать! Это правда, могу же я хоть теперь сказать правду... ну, хоть тебе, что ли?

- Душу облегчить? - догадался Жилло.

- Дурак... Но я должен был стать первым ювелиром, думским ювелиром, иначе я не мог! Я больше не мог голодать, я в четырнадцать лет спину повредил и расти перестал, девчонка самая чумазая - и та была не для меня... Так вот, на последние гроши я стал собирать вещи старых мастеров. Жилло, как я учился! Сколько бумаги перевел на эскизы, я не скупился ни на бумагу, ни на уроки рисования, Жилло. А потом я вдруг понял, что больше ничего в мире прекрасного не осталось, только эти золотые розы... Потому что я не мог их повторить. Жилло, знаешь, на что я пустил тайну золотой грани и золотой насечки? Я топор с мотыгой на бляхах нагрудных всей Думе выгравировал! Топор с мотыгой, Жилло! Золотой насечкой с пазухой! Тьфу, вспомнить противно... А если бы я розы изобразил, меня бы - как принцессу с графом, на эшафот. И пожар бы не спас...

- Разболтался ты, - оборвал его Жилло. - Отдохни, отдышись. Может, поскрипишь еще. Хотя за доносы твои сам бы тебя пристукнул!

- Жилло, я не мог без того перстня... Я увидел его - и полюбил, ты так женщину не полюбишь, ребенка так не полюбишь, как я - этот перстень!.. Женщина - это тьфу по сравнению с тем камнем, я и в молодости это знал...

И тут ювелир, совсем уж растосковавшись, начал вспоминать несуразную свою молодость, голодную да холодную, и жалкую свою зрелость, без капельки живого тепла, и женщин каких-то пронырливых, так ничего и не понявших, и много всяких людей, обижавших его за почитай что девяносто лет жизни. Жилло слушал и молчал.