Далия Трускиновская - Деревянная грамота Страница 49

Видимо, девка ожидала, что ее собеседник выйдет следом, он же все не выходил, и она повернулась. Стенька увидел красивое румяное лицо, и лицо это было знакомо!

Девка была та самая, которую тайно подсылал в приказную избу сучий сын и выблядок Данилка Менжиков!

Пождав несколько, девка пожала плечами и пошла себе в сторону Москвы-реки. Очевидно, и впрямь обо всем условилась.

Изумившись, Стенька проводил ее взглядом и не сразу повернул голову обратно к высокому порогу баньки. Когда же повернул - девкин приятель, перешагнув, застыл, словно в недоумении. Так застывают, видя, что приближается человек, встречаться с которым - неохота, а убегать поздно.

И тут оказалось, что ангел-хранитель Стенькин, а может, и святой его покровитель Степан, патриарх Константинопольский, там, в небесах, не дремали. Кто-то из них словно ослопом по лбу треснул незадачливого своего подзащитного! И от того небесного ослопа у Стеньки в голове такая ясность сделалась - хоть ее, голову, заместо большой восковой свечи к ужину на стол ставь!

Прежде всего - он узнал того бойкого молодца, которому невтерпеж было переписать деревянную грамоту. А потом - он вспомнил, что это за молодец такой, да где они встречались. Встречались же они, когда Стенька летом, участвуя в облаве на скоморохов, сам к ним в плен и угодил. Скоморох вот кто это был! А звать - Томила!

А затем Стенька поглядел туда, куда уставился скоморох, и увидел, что от Волхонки движется к "Ленивке" человек - высокий, быстрый, рыжебородый. Стенька бы даже назвал этого человека долговязым, потому что тулуп - и тот не мог прибавить ему дородства.

Долговязый тоже увидел скомороха и поспешил к нему, причем и по походке было видно - сгорает от желания заехать в ухо или брязнуть по зубам.

Он так быстро очутился возле баньки, что Стенька не успел даже отшатнуться за угол. Но приветствал Томилу на удивление странно:

- Опять тут околачиваешься, блядин сын? Господи прости, в чужую клеть пусти, пособи нагрести да и вынести! Твоего тут никого и ничего более нет!

- Да я-то чем виноват? - возмутился скоморох. - Ты думай-то прежде, чем говорить!

- Ах, ты у нас ангелок невинный! Чтоб я тебя тут больше не видал! Тут теперь только наши будут. А Трещале, вору, передай: встречу - убью! сказал долговязый.

- Это вы с ним на льду разбирайтесь, кто кого убьет, мое дело сторона, видя, что вроде бы грозу пронесло стороной, буркнул Томила.

- Так уж и сторона!

- А я - накрачей. Нам, веселым, в накры бить, а не ваши заварушки расхлебывать, - дерзко отвечал Томила. - Так Одинцу и скажи.

Повернулся и зашагал прочь.

Стенька кинулся было следом.

- Стой, стой! - с таким заполошным криком подбежал посланец. - Полушка моя где?

Стенька с большой неохотой повернулся к нему.

- А Щербатого что ж не привел?

- Дядька Левонтий велел тебе обождать чуток, сейчас сам выйдет. А в кружало ходить не велел... и еще кланялся... Полушку давай!

- Эй, молодец! - окликнул долговязый. - Коли тебе кто из "Ленивки" надобен, так вот он я. Как раз туда и шел...

- Вот твоя полушка, - Стенька честно расплатился, причем его душа разрывалась на части: ежели по уму, то следовало бежать за скоморохом, который уж точно был причастен к исчезновению деревянной грамоты, или же за девкой, которая точно была причастна к покраже мертвого тела, а не добираться до Рудакова, который вообще непонятно к чему причастен!

- А ты кто таков? - спросил ярыжка долговязого. - Я-то по дельцу хожу, меня Земского приказа подьячий Деревнин послал, мне кое-что разведать бы.

- Я Щербатого подручный, Сопля. Что нужно - спрашивай. Нам с Земским приказом ссориться ни к чему.

- Так тебя и нужно! Скажи-ка, тебе родионовский приказчик Перфилий Рудаков знаком?

Спрашивая, Стенька глядел на Соплю очень внимательно.

Ему не раз доводилось слышать от добрых и по виду простодушных людей такое несусветное вранье, что он был настороже.

- Перфилий Рудаков? - переспросил Сопля. - А на что он тебе?

- Мне-то он ни к чему, а подьячий мой розыск по одному дельцу ведет. Тот Рудаков у многих людей деньги в долг взял да и пропал. А люди у купца Родионова служат, так купец вчера челобитную подал.

Стенька сказал чистую правду - кроме челобитной, разумеется, которую придумал в последний миг. Но он мог быться об заклад - когда преподнес Сопле это подкрепляющее правду вранье, Сопля несколько прищурился. Что-то было не так...

- Приходил к нам как-то Перфилий, вроде бы даже Рудаков по прозванию. Вино предлагал, да Левонтий поостерегся. Нам перед Масленицей вино-то нужно, да непоказанным вином торговать - себе дороже встанет. Коли донесут, да коли приказные со стрельцами придут выемку делать, так все винишко отберут, и показанное, и непоказанное. На нем же клейма-то не стоит! Так что тут вашему приказу уцепиться не за что. А с чего бы его в "Ленивке" искать стали?

- Да видели на Волхонке, где-то тут встречали.

- Нет его тут. Более ни о чем спросить не хочешь?

- Да вроде и не о чем.

- Бывай здоров, молодец, а мне - недосуг.

Сопля пошел к кружалу. Стенька резко развернулся - но Томилы не увидел. Тот давно свернул, и поди знай, налево или направо.

Стенька встал в пень...

Сопля почуял обман? Или же Стенька брякнул такое, что целовальников подручный догадался о надувательстве? Что же это могло быть? И разве купец не вправе подать челобитную на мошенника?..

Вдруг Стеньку осенило - купец Родионов не мог этого сделать. Ведь треклятый Рудаков всего дня три как исчез. И Сопля прекрасно это знает!

Так, может, он знает еще, куда и Нечай подевался?

Эта парочка, берущий в долг без отдачи приказчик и простодушный детина Нечай, казалась Стеньке все более подозрительной. Каждый из них сам по себе еще был бы вполне понятен: приказчику положено быть хитрым, детине из Муромских лесов положено быть простодушным. Но то, что они - вместе, попахивало каким-то причудливым надувательством, да еще деревянная грамота тут же прицепилась...

Но стоять посреди улицы и ждать вчерашнего дня Стенька долго не мог не так был устроен. Томила сбежал - и леший с ним! Но ведь можно высмотреть с берега, куда отправилась невиданного роста девка. Коли пошла к реке так не цветочки ж на берегу собирать. Река вся были перекрещена тропками и тропочками, к Масленице они были уже вовсю утоптаны, соединяя Белый город, Китай-город и Земляной город с Замоскворечьем. Девка, скорее всего, уже спустилась на лед и бежит по своим загадочным делам, уступая дорогу несущимся по самой середке саням.

Стенька оказался прав - там он ее и углядел, хотя народу на реке было немало. Держа в голове рыжий меховой ободок девичьей шапки, он обвел соколиным взором сразу все пространство и похвалил себя за догадливость девка спешила в сторону Кремля. Сколько мог, он сопровождал ее по берегу, издали и сверху следя за шапкой. Затем же отважился спуститься на лед.