Коллектив авторов - Полдень, XXI век (декабрь 2010) Страница 5

– Когда меня пришли арестовывать, моя мама очень расстроилась, – юноша говорил словно с некоторым трудом, тщательно подбирая русские слова, при упоминании матери голос его заметно потеплел. – Она тоже очень жалеет, что я решил не идти на последние экзамены.

– Это ничего, – Зубатов решительно подошел к нему и присел рядом на диванчик, – если потребуется, то я телефонирую в Синод Победоносцеву, и вопрос вашей экзаменовки и посвящения в сан будет незамедлительно решен.

– В прошлом году в приложении к журналу «Мир Божий» был напечатан новый роман из итальянской жизни – «Овод», – юноша чуть усмехнулся, – наше семинарское начальство не сразу поняло, что между названием журнала и его содержанием очень большая разница. Вы не чувствуете себя сейчас кардиналом Мартинелли, уговаривающим своего сына?

Зубатов почувствовал, что он словно натолкнулся на невидимую стену. Вновь подойдя к окну, он прижался лбом к холодному стеклу. С одной стороны, ему было неприятно, что его слова не нашли нужного отклика, с другой стороны, был даже рад видеть, что у собеседника есть достаточно воли.

– В бытность мою гимназистом я интересовался религиозными вопросами. Тогда же я чуть не по уши погрузился в кружковщину, встав на революционный путь. Однако встреча с новым моим учителем, жандармским ротмистром Бердяевым, переменила мои взгляды. Я все так же уверен, что социальные преобразования необходимы. Но я уверен, что форма их, и, главное, метода, должны быть эволюционными, а не революционными. Если падет великий дом государства, то под его обломками будет погребено все. Социальные преобразования – это не цель, это лишь инструмент. Предоставленная сама себе или негодным вождям революция скатывается в хаос, террор, гильотинирование. Возглавив преобразования и ведя их должным образом, можно добиться и сохранения строя, и улучшения социальных условий, – он посмотрел на юношу. – Я вижу, вы с недоверием относитесь к моим словам. Пока что с недоверием. Вам непременно надо поговорить со Львом Александровичем Тихомировым, это особенный человек.

Юноша молчал, слушая, и Зубатов продолжил:

– Он был организатором и участником убийства Александра II, но после долгих лет размышлений переменил свои взгляды и, когда ему было позволено вновь вернуться на родину, отправился поклониться могиле убитого государя. Он проделал колоссальную мыслительную работу, дошел до самого нутра революции и поднялся обратно, но уже убежденным монархистом. Беда России в том, что лучшие сторонники монархии приходят от революции, наверху же... – Сергей Васильевич осекся, затем переменил разговор. – Пока мы разыскивали вас, и не только вас, я восстановил один из прежних своих проектов: направление рациональной части еврейского Бунда не на социальную революцию в России, а на строительство своего дома в Палестине. Смею уверить, что некоторые из них были вначале так же непреклонны, как и вы, но после согласились с моей правотой. И вот еще…

Речь его была прервана стуком в дверь, это был давно уже ожидаемый Зубатовым Алексей Нечипоренко.

– Проходите, проходите! – широким жестом указывая на сидящего на диванчике юношу, Зубатов улыбнулся: – Ну как, узнаете?

– Н-нет... – Алексей был совершенно искренен, – не узнаю...

– Ну же, мы с вами так много о нем говорили, чуть не с первого дня нашей встречи. Ну те-с? Не чужд поэзии, с неплохим духовным образованием, узнаете?

– Нет, честно.

– Да-с... А ведь это сын сапожника Виссариона Джугашвили, красный царь, как вы его мне рекомендовали.

– А... – Алексей, потеряв дар речи, долго не мог прийти в себя, потом выпалил: – А где его усы и трубка?

Зубатов глубоко вздохнул. Сын горийского сапожника с удивлением и иронией, более даже иронией, чем удивлением, посмотрел на остолбеневшего потомка, давшего ему такую лестную рекомендацию в цари.

Еще раз вздохнув, Зубатов взял Алексея за плечо: —Пойдемте, у нас сейчас еще одна встреча. А вы, Иосиф, – он обернулся к провожающему их взглядом Джугашвили, – позже еще сможете поговорить с Алексеем и другими. Да и наша с вами беседа ждет продолжения...

– Это точно он?

– И не сомневайтесь, – Зубатов покачал головой, – агентам полиции пришлось немало поработать, но с работой они справились великолепно.

– Надо же... А куда мы сейчас идем? Что за встреча?

– О, это в своем роде антитеза вашего Сталина-Джугашвили. С броненосца «Петропавловск» прибыл лейтенант Колчак.

– Адмирал Колчак?

– Нет, пока что только лейтенант. Он полагал, что его вызвали со Средиземного моря для будущего участия в полярной экспедиции, куда он давно порывается, но теперь, вероятно, ему придется отложить научную работу. К сожалению, мы пока так и не смогли найти видного в будущем противника революции Керенского и определиться, кто же именно из родов Голицыных и Оболенских станет важными фигурами контрреволюционной борьбы. Это в грядущем они поручики и корнеты, а сейчас еще только под присмотром гувернанток играют деревянными лошадками...

Вечером, во время ужина, Светочка подняла бунт. Началось все с того, что она по-кошачьи потянулась и громко сказала:

– А вот говорят, что Сталин до старости был о-го-го! Интересно, а сейчас он какой?

Надежда Васильевна Шилова, присутствовавшая в этот раз за ужином, с грохотом уронила нож и покраснела, ее муж пропустил очередную рюмку водки, а Алексей, сделав страшные глаза, громовым шепотом сказал:

– Ты что? Это же Сталин! Иосиф Виссарионович!

– Ну Сталин, ну Виссарионович, и что с того? Надоело все, сидим тут, как в тюрьме, возят везде под охраной, развлечений никаких, в театре скукотища, на граммофоне одна нудятина, кино идиотское какое-то.

– Светка! – Игорь, покрасневший не меньше Надежды Васильевны, вскочил из-за стола.

– Что Светка? Думаешь, я не знаю, как ты в Питере в Смольном нажрался и полез лапать девок с криком: «Я дворянин, мне можно»?

– Светка! – вновь прошипел Алексей.

– Да пошел ты! Еще один дворянин нашелся, ага! Кто требовал французскую булку, а потом ныл, что ему вместо французской подсунули «Городскую»?

Капитан Шилов пропустил еще рюмку водки и потянулся налить себе снова...

За вагонным окном мелькали столбы и деревья, появлялись и тут же исчезали аккуратные домики под черепичными крышами, проплывали городки с мощенными камнем улицами. Военный атташе Ясумаса Фукусима ехал из Берлина в швейцарский Берн и читал стихи Басё.

Туман и осенний дождь.Но пусть невидима Фудзи.Как радует сердце она.[4]

Если бы Анжи знала об этом атташе и о читаемых им стихах, то, вероятнее всего, она была бы в восторге. Конечно, он не ходил все время с катаной и совершенно не походил на тех утонченных японских юношей, которых она обычно себе представляла – в черных рваных одеждах, с тремя-четырьмя серьгами в ухе, татуировкой на полплеча, одинокой розой в руке и с загадочной печалью во взгляде, но сейчас майор Фукусима сидел у окна в кимоно, и ему было действительно грустно. Половину жизни он провел вдали от родины – военным атташе в СевероАмериканских Штатах, в Китае, работал в Британской Индии и Бирме, и вот уже двенадцать лет был глазами и ушами японской армии в Берлине, он действительно давно не видел Фудзи и искренне ненавидел и Анжи и ее товарищей. Четыре года назад, когда японские войска полностью разгромили китайскую армию и Фукусима поэтически писал в своем дневнике о договоре, подписываемом не жалкими перьями и чернилами, но мечами и вражеской кровью, радуясь тому, что Япония становится теперь великой азиатской державой, внезапно сформированная коалиция Франции, Германии и России принудила Японию отказаться от завоеванного на полях сражений.

Прошли какие-то три года – и не силой армий, но силой миллионной взятки Россия получила тот самый Ляодунский полуостров, от которого ранее принудили отказаться Японию, а теперь стала проникать в покоренную Японией Корею. Россия шла к японским владениям не штыком, не огнем артиллерии, а железнодорожными рельсами, тужурками инженеров, компаниями и банками – и это не могло не оскорблять нежную душу японских военных, идущих путем меча.

«Что ж, если эти гайдзины решили, что они к штыку приравняли перо, – подумал майор и потянулся за листком бумаги, чтобы не дать ускользнуть родившемуся поэтическому образу, – то и Японии, многое уже перенявшей у них, пора вводить в бой батальоны дипломатических перьев, полки чернил, дивизии денег».

Пусть в самой России пока еще не было сильной японской агентуры, но зато германская агентура работала там весьма вольготно, а сама Германия отходила от дружбы с Россией к дружбе с соперничающей с Россией Британией, и даже кайзер Вильгельм отказался от всех обещаний, которые он ранее давал родственным бурам, – японский атташе видел в этом прямую связь с тем, что кайзеру стало известно о будущем захвате Россией Берлина. Британия же, в свою очередь, протягивала руку Японии для совместных действий по искоренению российского влияния на Китай. Контрразведка Франции – Второе бюро – была парализована политическими скандалами, и таким образом Россия оказывалась теперь в том положении, в котором Япония была четыре года назад – одна против нескольких сильных держав.