Александр Зорич - Время — московское! Страница 5

Ловить тут было нечего.

Я пошел дальше, воровато озираясь по сторонам. Стремление взлететь любой ценой приобрело для меня характер идефикс.

А вдруг попадется истребитель без часового?

Увы, нет. Все машины охранялись, причем на ударные флуггеры приходилось по два, а то и по три часовых. Что при этом радовало: с большинством машин работали техники.

Это меня немного протрезвило. Значит, массовый вылет все-таки считается делом решенным, мы не преданы командованием, не брошены на произвол судьбы. Вопрос лишь — почему нас, пилотов палубной авиации, никто не собирает кучкой, не говорит «Товарищи, скафандры получите там-то»? Или… или в наших услугах укрепрайон «Глетчерный» не нуждается? Неужели здесь такая прорва пилотов, что на наши флуггеры назначены экипажи-дублеры? Слабо в это верится…

Часто можно услышать такое мнение, что война, дескать, сближает. Еще вчера чужие люди сегодня становятся товарищами, а завтра — друзьями.

Это правда, но не вся. Друзьями становятся члены экипажа одного танка, одного торпедоносца, пилоты истребительного звена и уже далеко не всегда — эскадрильи. Но если бы в настоящих друзьях у пилота ходил весь его истребительный полк, каждый фронтовой день становился бы беспросветно черным. Терять в каждом бою по два, три, пять друзей? Какая душа это вынесет?

Поэтому на войне есть «мое» звено — и все остальные. «Мой» взвод — и все прочие. Война учит замыкаться. Думать в первую очередь о себе и о том, что происходит непосредственно рядом с тобой. И это не трусость, не шкурный эгоизм, напротив — таков один из психологических механизмов храбрости.

Поле боя — ад, пространство сражения — ад очень больших размеров. Люди горят в танках, коченеют в обреченных звездолетах, исчезают без следа в пламени аэрозольных взрывов. Если ты не научился в этом сплошном пространстве мучений и смерти радоваться крошечному анклаву жизни, который перемещается вместе с твоим телом, верить в несокрушимость невидимого бронекупола Судьбы над своей головой, значит, ты — без пяти минут труп, без одной минуты клиент дурдома.

Я научился этому очень быстро. В первом же своем боевом вылете, еще кадетом, на Наотаре. Поэтому здесь, в Городе Полковников, меня было уже ничем не пронять. Когда меня в спину толкнула тугая ударная волна и могучий рокот возвестил о том, что свод одной из пещер обрушился, похоронив флуггер, а вместе с ним и техников, и часовых, я даже не оглянулся.

Я упрямо шел вперед — к летному полю, над которым вздымались фонтаны взрывов. Нашим космодромом занимался лично Его Шахское Величество линкор «Шапур», проплывающий над нами на недостижимой заатмосферной высоте.

Я дошел. Я вживе увидел то, что впоследствии стало классикой военной кинодокументалистики.

По правую руку, примерно в километре, горел развороченный взрывами «Рюдзё». Горел он неохотно, сказывалась нехватка кислорода, но коптил и чадил — на полнеба.

Вокруг авианосца теснились уродливые бетонные волдыри — следы камуфлетов 747-мм снарядов. Вероятно, комендоры линкора «Шапур» неточно оценили плотность атмосферы и неправильно выставили взрыватели, из-за чего снаряды главного калибра не успевали брызнуть над целью пресловутым «конусом смерти», легко прошивали бетон и уходили в грунт на десятки метров.

Слева, совсем недалеко, лежал на брюхе наш десантно-штурмовой «Кирасир» с подломленным правым крылом. Перед флуггером — аккуратный ряд грязно-белых, с розовыми разводами продолговатых предметов, в которых рассудок не сразу согласился признать людей. Над трупами, как стервятники, склонились несколько наших солдат. Неужели мародеры?!

И что вообще стряслось?! Авария? Но флуггер не разбит вдребезги, странно — почему же погибли все без исключения десантники?

Поскольку при солдатах не было ни одного офицера, я решил, что просто обязан подойти.

— Что происходит?

— Сержант Семеренко. Здравия желаю, товарищ лейтенант! Разрешите доложить?

— Да.

— Они, гады, во все наше оделись и на нашем же трофейном флуггере прилетели…

У меня гора с плеч свалилась.

— Так это клоны?!

— Да. «Скорпионы», мать их ети. Сели, как у себя дома, повылазили, даже по-русски умели… Но вот Матвеев, который тут ну вроде в боевом охранении стоял, — сержант кивнул на самого низкорослого, но и самого плечистого солдата с круглым лицом, монголоидные черты которого не могла скрыть даже кислородная маска, — маху не дал. Заметил, что у них «Нарвалы», а форма вроде мобильная, не осназ. Откуда это вы, говорит, такие хрены, с горки свалились? Их старшой отвечает, что это не его матвеевского ума дело, чтобы тот срочно все бросал и вел их к самому главному начальству. Потому как они с важнейшим поручением и все такое. Тут мимо такой заводной капитан-лейтенант пробегал — пилот, как вы. Он когда увидел, что флуггер садится, сразу наш взвод подозвал и приказал всех, кто будет выходить, потихоньку взять на мушку. Не верю, говорит, что десантный тарантас мог сюда доковылять без истребителей. А еще сбегал он к ближайшему инженерному танку и говорит: если эта зараза попробует взлетать, давите без зазрения совести! Боевой мужик, в общем, все устроил как надо. И вот смотрим мы за этими субчиками, с которыми Матвеев ругается. И видим, что один из них, который за спиной старшого, нож из рукава подтягивает. Тут уже, как говорится, суду все ясно. Капитан-лейтенант шепчет нам: «Приготовиться, но стрелять только в ответ» — рвет из кобуры «Тульский Шандыбина» и ка-ак гаркнет вдруг на клонском! Он потом объяснил, что крикнул: «Это ловушка!» Тут диверсанты все обернулись, задергались, повыхватывали из рукавов масенькие такие пистолетики, не знаю, как называются, а Матвеев, не дурак, на землю и кубарем! Ну, они открыли огонь, «Кирасир» дал зажигание, наш инженерный танк попер его давить, а мы почти всех на месте и положили. Еще двух, считай, в упор Матвеев завалил, а за одним пришлось побегать, но тоже не ушел.

— Ай молодцы! И как того капитан-лейтенанта звали?

— Да он не назвался. Спешил очень. Приказал разобраться с трупами, доложить начальству, а сам вскочил на проезжающую самоходку и на озеро умчался.

— На озеро?

— Ну да, на Гвардейское.

— А что там?

— Вы, товарищ лейтенант, наверное, из тех пилотов, которые вчера на закате садились?

— Нет. Я ночью прилетел, на японце. А что?

— Не обижайтесь, но сразу видно, что вы все проспали.

— Ты про Гвардейское давай.

— У клонов есть такая штука — гидрофлуггеры.

— Знаю.

— Так они десант высадили. Говорят, до двух полков. Прямо на озеро.

— Ничего себе… Погоди, при чем здесь гидрофлуггеры?! Там же лед!

— Ага, был. Только не такой и толстый. Там же, знаете, на дне, — сержант запнулся; наверное, хотел щегольнуть передо мной ученым словом и старательно его выковыривал из памяти, — термальные источники. Клоны, хитрюги, прислали штурмовики с баками хренохимии и прожгли себе во льду полосу чистой воды. На нее гидрофлуггеры и сели! Так у них там все: и танки такие плоские, юркие, и минометы автоматические, и «шайтан-арбы»…

— Когда?!

— Перед самым рассветом. Мы-то думали, они с востока пойдут, от гор, а они — и от гор, и от озера! Наш батальон поротно раздергали во все стороны, прорехи в обороне латать. Мы обижались, что нашему взводу самый скучный участочек достался, а оказалось…

Сержант начал повторяться насчет того, что прилетели ряженые клонские диверсанты и какой Матвеев-то их орел, а каплей так вообще коршун, и я перестал его слушать.

Хорошенькие новости! Гвардейское — это, считай, главная площадь Города Полковников. Только представить себе, что от него до любого из трех космодромов километров по шесть — девять, не больше…

Да что там! Ремзавод космодрома «А» прямо на берегу стоит — получается, сейчас рота клонских штурмовых саперов может напакостить похлеще, чем целый линкор со всеми его стволами и ракетными шахтами!

И даже саперов не надо. Хватит одной «шайтан-арбы» — самоходки с многоствольной пушкой-автоматом.

— Да, сержант, порадовал… Слов нет.

— Товарищ лейтенант, совет можно?

— Нужно.

— Вы бы шинельку себе нашли. Задубеете. Сейчас еще ничего, а как ветрюган поднимется?

— Не шинелька мне нужна, сержант, а истребитель. Понимаешь? Заправленный, исправный истребитель. Любой. Хоть «Сокол».

— Этого добра полно. Вы пройдите с полкилометра на бывшую диспетчерскую. Отсюда не видно — а там за обваловками целый полк стоит. Или вон, пожалуйста, — четыре истребителя, пока целые.

— Где?

— Да вон же, в маскировочной пене.

Черт, со вкусом прячут… Но и эти под охраной. Часовые тоже неслабо зашифровались, под раскуроченным оружейным транспортером, но штыки, штыки вас выдают, ребята!

Сглазил я их. Стоило мне открыть рот, чтобы сказать «Мне пора; счастливо оставаться, сержант», как шесть ревущих гигантов выросли от земли до самого солнца. Транспортер поднялся в воздух, рассыпая обломки и калеча часовых. Хлопья пены, сорванной с флуггеров, брызнули веером, вызывая смутные воспоминания о диковинных водяных шутихах, виденных мною в Петергофе на грани между младенчеством и детством.