Сергей Волков - Ренегаты Страница 5

В рощице слышится треск веток. Бормочу:

– Мама дорогая, куда ж я лезу-то? – и продолжаю движение.

Беда в том, что просто свалить по-тихому я не могу. Чтобы обойти рощу, мне придется выйти на открытое место, и там я буду как на ладони. Если в роще стая саблезубых псов или парочка местных гепардов, больше, правда, похожих на гигантских кошек-сфинксов, мы зовем их пардусами, они догонят меня и порвут на ленточки. А среди деревьев шансов гораздо больше – хищникам будет трудно маневрировать. Кроме того, я крепко надеюсь, что зверь в роще один и это не гепард, не, упаси господи, пустошный лев или бешеный байвал, а банальный старый и больной саблезубый пес, забредший сюда умирать.

Интуиция для контра – второй разум. Без хорошей «чуйки» в Центруме не выжить. Так вот, моя «чуйка» подсказывает – надо идти вперед, в рощу, все будет нормально. Не хорошо, хорошо на пустошах не бывает, но – нормально. Этого вполне достаточно.

Стараясь не поскользнуться на песчаном склоне, мелкими шажками спускаюсь к ручью. Снова слышится треск веток, недовольное ворчание, переходящее в рык. Порыв ветра качает верхушки сосен, свистит средь пыльной хвои. И вдруг впереди между серыми стволами проносится какая-то горбатая тень.

Палец елозит по спусковому крючку, но я не стреляю – слишком далеко. Так и не опознанная мною тварь проламывается сквозь подлесок и удаляется вверх по склону. Вскоре шум стихает, и наступает тишина.

Уф-ф, пронесло.

– Это она мой запах учуяла, – сообщаю я пустошам, спускаясь к ручью. – Ветер, собака, направление переменил – вот и…

Осекаюсь на полуслове. Чуть выше по течению между ветками темнеет какое-то пятно. Секунду спустя понимаю какое.

Труп. Тело. Покойник. Мертвец. И сразу становится ясно, как тут очутился зверь. Его привлек запах гниющей, разлагающейся плоти. Говорят, те же саблезубые псы чуют мертвечину за многие километры. Пованивает и в самом деле сильно; похоже, труп обосновался тут уже давно. На всякий случай озираюсь, прислушиваюсь – вроде тихо.

Раздвигая коротким столом ветки, подхожу ближе. Покойник лежит лицом вниз, практически в воде. Правая рука вытянута вперед. Посиневшие пальцы сжали мокрый корень. Воняет просто невыносимо – я натягиваю на лицо шейный платок, подхожу ближе.

От сладковатого запаха смерти начинает подташнивать. Не смертельно, но неприятно. Прежде чем осмотреть труп, прохожу вверх по ручью, вглядываясь в поросшие повядшей осокой берега. В одном месте на небольшом глинистом плесике вижу оплывший отпечаток рубчатой подошвы. Я никудышный следопыт, куда мне до Полторыпятки или, скажем, Шептуна, но тут все яснее ясного – погибший пришел с северо-востока, со стороны холмов. Он спустился в ложбину, возможно, попил воды, отдохнул вот тут, у упавшей сосны, переобулся, подлечился – в траве валяются грязная портянка и использованная бумажная упаковка от стерильного бинта, – потом встал, сделал пять-шесть шагов…

И умер.

От чего, почему? Это в общем-то не мое дело. Совсем не мое. Но из уважения к чужой смерти – и своей жизни – я возвращаюсь к покойнику, чтобы осмотреть его. На парне очень грязный и поношенный городской камуфляж и армейская разгрузка. Но рюкзак гражданский, дешевое китайское барахло, такими пользуются многие новички. И ботинки тоже обычные, кожаные туристические башмаки, жесткие и неудобные.

Почему этот парень так странно экипирован? Боюсь, этот вопрос останется без ответа, как и множество других.

По грязному рукаву мертвеца ползет улитка. На всякий случай оглядевшись, опускаюсь рядом с трупом на корточки и начинаю расстегивать клапан рюкзака. Я не мародер, но бросить добро рука не поднимается. Так, что тут у нас? Сверху лежит серый свитер крупной вязки, под ним пушистые шерстяные носки, брезентовый мешочек…

Вязкая, пузырящаяся масса ползет наружу, в нос бьет резкий химический запах, перебивающий трупную вонь. Я отскакиваю от мертвеца, вытираю руку о траву, ворчу:

– Вот дурень-то!

Теперь кое-что проясняется. Новичок-контра, чей хладный труп лежит сейчас передо мной, припер с Земли на собственном горбу какую-то запрещенную в Центруме дрянь. Припер прямо так, без защитного контейнера. Она, эта дрянь, его и убила. Любая пластмасса в местном воздухе разлагается быстро, и некоторые ее виды выделяют при этом ядовитые вещества. Парень нес свою смерть за плечами, и вот печальный итог – мементо мори. Не в смысле «помни о смерти», а в смысле – «моментально в морг».

Само собой, лезть второй раз в рюкзак к этому недотепе я не собираюсь. Хоронить его времени нет, у меня график. На всякий случай запоминаю место, чтобы на обратном пути постараться обойти стороной, и решительно перешагиваю ручей. Мне пора двигаться дальше, до точки назначения еще топать и топать. Хватит загадок, время не ждет. Спи спокойно, брат контра, хоть ты и дурак. Мне пора.

Почему-то считается, что быть контрабандистом – это увлекательно и романтично.

В океане пути не находят суда.Затянулись дождем Пиренеи и Анды.Нам такая собачья погодаПодходит как никогда.Мы везем контрабанду.Мы везем контрабанду…

А на деле вся эта романтика – вон она, лежит в крохотном оазисе посередь Сухих пустошей мордой в ручей и воняет.

Наверху стягиваю платок, с наслаждением вдыхаю свежий воздух. Трупный смрад еще долго будет преследовать меня, но это мелочи, на которые в Центруме не обращаешь внимания.

Снова вижу бабочку – павлиний глаз беззаботно порхает в паре шагов от меня, садится на ветку сосны, складывает крылья. И я неожиданно ловлю себя на том, что очень хочу прихлопнуть бабочку, смять, раздавить ее радужные крылья…

Холмы высятся справа, словно спины исполинских животных, вросших в землю. Шло куда-то стадо бурых верблюдов да завязло в грунте – одни горбы наружу торчат, трава-шерсть колышется на ветру.

Солнце поднялось выше, припекает. Становится жарковато. Сейчас бы стянуть комбез, позагорать, раскинувшись на песочке, но… пустоши есть пустоши. Они хитры, коварны и непредсказуемы. И наносят удар именно тогда, когда человек этого не ждет. Поэтому здесь всегда нужно вести себя от противного. Делать не то, что хочется, а то, чего не хочется ни в коем случае. Ну или если коротко – расслабляться на пустошах категорически нельзя. Вредно для здоровья. Впрочем, я напоминаю себе об этом уже в десятый, кажется, раз.

Это все, конечно, в теории. А на практике человек не может все время быть сжатым, как пружина. Не получается. Мы все верим в лучшее, всегда и везде. Даже пробираясь через Ржавые болота, даже угодив на опушку Поющего леса. И поэтому гибнем. Безымянные могилы контры, разбросанные по всему Центруму, – это не просто памятники тем, кто упокоился в здешней земле, это еще и напоминание живым: «И мы были как вы, и вы будете как мы. Не расслабляйтесь, ребята».