Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 8 Страница 5

— Торби, ты спишь, но слышишь меня и можешь отвечать.

— Ага, пап…

— Ты будешь спать до тех пор, пока я не велю тебе проснуться. Но ты сможешь отвечать на любой мой вопрос.

— Ага, пап…

— Ты помнишь, как назывался звездолет, на котором тебя привезли сюда?

— «Веселая вдовушка». Только мы называли его совсем не так.

— Ты видишь, как попал на этот корабль? Вот ты на борту. Ты все видишь. Ты все помнишь. Теперь возвратись туда, где ты был до того, как очутился на корабле.

Спящий мальчик съежился и напрягся.

— Не хочу!

— Ничего, я с тобой, тебе нечего бояться. Ну-с, как называлось то место? Вернись туда, оглядись.

Полтора часа просидел Баслим над спящим ребенком. Пот струился по его морщинистому лицу. Старик чувствовал себя опустошенным. Чтобы вернуть мальчика в ту пору, которая его интересовала, надо было пройти через испытания, вызывавшие отвращение даже у Баслима, человека старого и закаленного. Поэтому мальчик вновь и вновь восставал, и старик не мог его винить. И все же теперь у Баслима было ощущение, что он наперечет знает все рубцы на спине Торби и может назвать имя негодяя, оставившего каждый из них.

Так или иначе, он добился своего, он заглянул в прошлое дальше, чем позволяла память мальчика в состоянии бодрствования, заглянул в его раннее детство, когда Торби, совсем еще младенца, вырвали из родительских рук.

Оставив мальчика в изнеможении лежать на тюфяке, Баслим попытался совладать с разбродом в мыслях. Последние минуты разговора дались Торби с таким трудом, что старик усомнился: а стоило ли вообще докапываться до корня зла?

Ну что ж, поразмыслим… Что именно он выяснил?

Мальчик рожден свободным. Но ведь Баслим и так был в этом убежден. Родной язык Торби — английский Системы, но парень говорит на нем с акцентом, которого Баслим не может распознать из-за особенностей детской артикуляции. Стало быть, мальчик родился в пределах Земной Гегемонии, а может быть (хотя и маловероятно), даже на самой Земле. Это был своего рода сюрприз: прежде Баслиму казалось, что родным языком мальчика является интерлингва, поскольку он владел ею лучше, чем тремя другими знакомыми ему языками.

Что еще? Родители мальчика, конечно же, мертвы, если можно полагаться на его искалеченную и подавленную память, на обрывки воспоминаний, извлеченные Баслимом из глубин его мозга. Фамилий или каких-то примет родителей старик так и не узнал. Они были просто «папой» и «мамой», так что в конце концов старик оставил надежду разыскать семью мальчика.

Ну, а теперь, чтобы это жестокое испытание оказалось ненапрасным, надо сделать вот что.

— Торби?

Мальчик застонал и заворочался.

— Чего, пап?

— Ты спишь. Ты проснешься только тогда, когда я тебе велю.

— Я проснусь, только когда ты велишь…

— Как только я скажу, ты пробудишься. У тебя будет прекрасное самочувствие, и ты начисто забудешь все, о чем мы беседовали.

— Ага, пап…

— Ты все забудешь, но будешь хорошо себя чувствовать, а через полчаса опять сделаешься сонным. Тогда я велю тебе лечь в постель, ты ляжешь и тотчас уснешь. Всю ночь ты будешь крепко спать и видеть приятные сны. А дурные тебе больше никогда не привидятся. Повтори это.

— У меня больше не будет дурных снов…

— Ты никогда не увидишь кошмаров. Никогда.

— Никогда…

— Папа и мама не хотят, чтобы ты видел дурные сны. Они счастливы и тебе тоже желают счастья. И если приснятся тебе, то лишь в добрых снах.

— В добрых снах…

— Все хорошо, Торби. Ты начинаешь просыпаться. Ты просыпаешься и не можешь вспомнить, о чем мы говорили. Но ты никогда больше не увидишь дурных снов. Проснись, Торби.

Мальчик сел, протер глаза, зевнул и заулыбался.

— Надо же, я заснул. Что, не получилось, пап?

— Все в порядке, Торби.

Не один сеанс понадобился, чтобы усмирить призраков, но со временем кошмары отступили и прекратились вовсе. Однако Баслим не был достаточно искусным гипнотизером, чтобы стереть дурные воспоминания. Ему удалось лишь внушить Торби, что воспоминания эти не будут омрачать его жизнь. Впрочем, даже будь Баслим более сведущ в гипнозе, он все равно не стал бы избавлять мальчика от воспоминаний: по его твердому убеждению, житейский опыт человека — всецело его достояние и нельзя без разрешения стирать из памяти ничего, даже самого печального.

Ночи Торби наполнились покоем, зато дни — суетой. Поначалу Баслим все время держал мальчика при себе. Позавтракав, они обычно брели на площадь Свободы. Старик устраивался на тротуаре, а Торби с голодным видом сидел или стоял рядом, держа в руке миску для милостыни. Место они всегда выбирали такое, где они мешали проходу, однако не настолько, чтобы вызвать со стороны полицейских более чем ворчание. Мало-помалу Торби открыл, что полицейские, патрулирующие площадь, всегда ограничивались ворчанием: полиции недоплачивали, и Баслим заключил с патрульными весьма выгодное для них соглашение. Вскоре Торби полностью освоил древнейшее ремесло. Он узнал, что господин, сопровождающий даму, всегда щедр, если обратиться за подаянием к его спутнице; что просить милостыню у женщины, шествующей в одиночестве, — бессмысленное занятие, разве что она идет без вуали; обращаясь к одинокому мужчине, можно с равной вероятностью получить и пинок, и монету, а только что совершившие посадку звездолетчики весьма щедры. Баслим научил мальчика всегда держать в миске немного денег — не крупных, но и не совсем уж мелочи.

Поначалу тщедушный, полуголодный, покрытый струпьями Торби как нельзя лучше подходил для этой работы. Одной его наружности оказывалось вполне достаточно. Увы, вскоре он стал выглядеть куда лучше. Баслим исправлял это, накладывая грим, обводя глаза мальчика широкими черными кругами и рисуя впадины на щеках. Маленькая пластиковая нашлепка на подбородке выглядела совсем как настоящая язва, омерзительная на вид, и прикрывала давно зажившую рану. Она была смазана подслащенной водой и привлекала мух, поэтому податели милостыни, бросая в миску деньги, отводили глаза.

Скрывать упитанность тоже было непросто, но в течение года или двух Торби так быстро рос, что оставался тощим, несмотря на хороший завтрак, добрый ужин и сладкий сон.

Получил Торби и бесценное уличное образование. Джуббулпор, столица Джуббула и Девяти Миров, главная резиденция Великого Саргона, славился тем, что давал приют трем с лишним тысячам нищих, имевших соответствующие лицензии. Вдвое больше тут было уличных торговцев. Число питейных заведений превышало количество церквей, которых в Джуббулпоре насчитывалось больше, чем в любом другом городе Девяти Миров. По улицам слонялось бесчисленное множество карманников, татуировщиков, продавцов наркотиков, воров и подпольных менял, гадалок, наемных убийц и мошенников. Граждане похвалялись тем, что на расстоянии полумили от пилона, которым оканчивался проспект Девятки со стороны космопорта, человек с деньгами мог купить все, что только существует в космосе, будь то космический корабль или десять гран звездной пыли. Тут можно было приобрести и скандальную славу, и сенаторскую тогу с сенатором в ней.