Стивен Кинг - Расследование доктора Уотсона Страница 5

Лестрейд заспешил, время от времени заглядывая в свои записи. Месяц назад лорд Халл заметил маленькое черное пятно на правой ноге, прямо под коленом. Вызвал семейного доктора. Тот поставил диагноз — гангрена — неожиданное, но довольно часто встречающееся следствие подагры и плохого кровообращения. Врач сообщил лорду Халлу, что ногу придется отнять, причем значительно выше пораженного места.

Лорд Халл смеялся так, что по его щекам текли слезы. Врач, ожидавший любой реакции пациента, кроме такой, потерял дар речи.

— Когда меня положат в гроб, пилильщик костей, — сказал Халл, — обе ноги все еще будут у меня на месте, учтите это.

Доктор сказал ему, что сочувствует несчастью, понимает, что лорд Халл хочет сохранить ногу, но без ампутации он не проживет больше шести месяцев и последние два будет страдать от мучительных болей. Тогда лорд Халл поинтересовался, каковы его шансы выжить, если он согласится на операцию. При этом лорд Халл не переставал смеяться, сказал Лестрейд, словно это была самая удачная шутка, которую ему приходилось слышать. Доктор после долгих колебаний сказал, что шансы те же.

— Чепуха, — заметил я.

— Именно эта сказал и лорд Халл, — ответил Лестрейд, — только он употребил слово, больше распространенное в ночлежных домах, чем в гостиных.

Халл сказал доктору, что сам считает, свои шансы не более одного к пяти.

— Что касается боли, не думаю, что до этого дойдет, — заключил он, — пока есть настойка опия и ложка поблизости, чтобы размешать ее.

На следующий день лорд Халл сделал свое потрясшее всех заявление, что он собирается изменить завещание. Как именно, не сказал.

— Вот как? — Холмс вонзил в Лестрейда взгляд спокойных серых глаз, так много повидавших на своем веку. — И кто, позвольте спросить, был потрясен?

— Думаю, ни один из них. Но вам знакома человеческая природа, Холмс, надежда умирает последней.

— Это верно — и некоторые тут же принимают меры против катастрофы, мечтательно сказал Холмс.

Итак, утром лорд Халл собрал свою семью в гостиной и, когда все заняли свои места, осуществил акт, который удается лишь немногим завещателям, акт, который обычно исполняют их адвокаты своими болтающимися языками после того, как их собственные замерли навсегда.

Короче говоря, он прочитал им свое новое завещание, оставляющее почти все состояние несчастным котятам в приюте миссис Хэмфилл.

В тишине, которая последовала за этим, он встал — не без труда — и благосклонно одарил их всех улыбкой помертвевшей головы. Опершись на свою трость, он сделал следующее заявление, которое я и сейчас нахожу столь же отвратительным, как и тогда, когда Лестрейд рассказал о нем в кебе, за спиной кучера:

— «Все прекрасно, не правда ли? Да, поистине прекрасно! Вы служите мне преданно, женщина и молодые люди, почти сорок лет. Теперь я намерен с самой чистой и безмятежной совестью, какую только можно вообразить, вышвырнуть вас на улицу. Но не расстраивайтесь! Все могло быть гораздо хуже! Фараоны заблаговременно убивали своих любимцев, до собственной смерти, для того, чтобы любимцы были уже там, в потусторонней жизни, и приветствовали своих повелителей, которые могли их пинать или ласкать… согласно собственной прихоти, и так всегда… всегда, всегда», — рассмеялся он, глядя на них. Они смотрели на его одутловатое умирающее лицо, на новое завещание — должным образом оформленное, с подписями свидетелей, как все они видели, — которое он сжимал в руке, похожей на клешню.

Поднялся Уильям, который произнес:

«Сэр, хотя вы являетесь моим отцом и без вашего участия я не появился бы на свет, но я должен сказать, что вы самое низкое существо из всех ползавших по лицу земли с тех пор, как змий соблазнил в райских кущах Еву».

«Ошибаешься! — возразило престарелое чудовище, все еще смеясь. — Мне известны четыре существа, которые еще ниже. А теперь, если вы меня извините, мне нужно положить в сейф кое-какие важные бумаги… и сжечь в камине те, что уже не имеют никакого значения».

— У него все еще было старое завещание, когда он стоял перед ними? спросил Холмс. Он казался не столько потрясенным, сколько заинтересованным.

— Да.

— Он мог бы сжечь старое завещание, как только новое было подписано и засвидетельствовано, — задумчиво произнес Холмс. — Для этого у него оставался весь день и весь вечер. Но он не сделал этого, правда? Почему? Каково ваше мнение по этому вопросу, Лестрейд?

— Думаю, даже тогда он еще хотел над ними поиздеваться. Он ввергал их в искушение, хотя и полагал, что они не поддадутся ему.

— Может быть, по его мнению, один из них поддался, — предположил Холмс. Вам не приходила в голову такая мысль? — Он повернулся ко мне и одарил меня мгновенным взглядом своих проницательных — и отчасти леденящих — глаз. Кому-нибудь из вас? Разве можно исключить вероятность того, что подобное отвратительное сходство могло до последнего момента искушать их? Что, если кто-то из членов его семьи, поддавшись искушению, избавит его от страданий судя по тому, что вы сообщили, вероятнее всего, Стивен, — его могут арестовать… и повесить по обвинению в отцеубийстве?

Я с безмолвным ужасом смотрел на Холмса.

— Впрочем, ладно, — сказал Холмс. — Дальше, инспектор, — пришло время, насколько я понимаю, появиться на сцене запертой комнате.

— Все четверо сидели молча, словно парализованные, глядя на старика, который медленно шел по коридору к своему кабинету. Стояла полная тишина, которую нарушали только стук трости, тяжелое дыхание лорда Халла, жалобное мяуканье кошки на кухне и ритмичное тиканье часов в гостиной. Затем они услышали визг петель — Халл открыл дверь кабинета и вошел внутрь.

— Одну минуту! — воскликнул Холмс, наклонившись вперед. — Никто не видел, как он вошел в кабинет, не так ли?

— Боюсь, что вы ошибаетесь, старина, — возразил Лестрейд. — Мистер Оливер Стэнли, камердинер лорда Халла, услышав в коридоре шаги хозяина, вышел из гардеробной, приблизился к перилам галереи, наклонился вниз и спросил у Халла, не понадобится ли его помощь. Халл поднял голову — Стэнли видел его так же отчетливо, как я вижу вас сейчас, старина, — и ответил, что все в полном порядке. Затем он потер затылок, вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

— К тому моменту, когда его отец подошел к двери кабинета (коридор очень длинный, и лорду Халлу могло потребоваться не меньше двух минут, чтобы добраться до кабинета без посторонней помощи), Стивен стряхнул с себя оцепенение и подошел к двери гостиной. Он был свидетелем разговора между отцом и камердинером. Разумеется, лорд Халл находился к нему спиной, но Стивен слышал голос отца и описал характерный жест: Халл потер затылок.