Чарльз Стросс - Акселерандо Страница 5

«Конечно, чувак!» Боб поворачивается к бару. «Вот этого же самого — нам всем!» За соседним столом кто-то в платье, с макияжем и длинными волосами вспоминает, как оно опутывало бордели Тегерана проводами, оснащая их для киберсекса (Манфред не берется гадать насчет пола, у этих сумасшедших европейцев все намешано со всем). Двое парней, похожих на студентов, жарко спорят о чем-то на немецком, судя по синхронному переводу в очках Манфреда — о том, не является ли тест Тьюринга дискриминирующим законом, нарушающим нормы по правам человека в европейской конституции. Приносят пиво, и Боб двигает к Манфреду не ту кружку: «Вот, попробуй. Тебе понравится».

«О-кей». В кружке что-то вроде дымчатого доппельбока[24], полного супероксидной вкусняшки. Один только запах содержимого вызывает у Манфреда ощущение, что у него в носу сейчас завоет сирена пожарной тревоги. Опасность, Уилл Робинсон! Рак! Рак![25] «Ага, ничего. Я говорил, что меня чуть было не надули по дороге сюда?»

«Надули? Эй, это не шутки. Думал, полиция их тут ловит. Они тебе что-то загнали?»

«Не, это были не торгаши. Знаешь кого-нибудь, кто бы мог использовать списанный после Варшавского договора шпионский бот? Осторожный владелец, слегка параноидальный. Модель недавняя. Похож на… То есть, он заявляет, что он — ИИ общего назначения».

«Нет… Ох, парень! Госбезопасности это не понравится».

«И я тоже подумал. Но в любом случае, бедное создание, похоже, нетрудоспособно».

«Космический бизнес».

«Да, да, космический бизнес. Грустно это все. Они придумали что-то новое с тех пор, как роторная ракета второй раз облажалась? А еще НАСА. Не забывайте, пожалуйста, про НАСА».

«За НАСА». Аннетт, широко ухмыляясь чему-то своему, поднимает бокал. Высокопрочный бетонный энтузиаст Иван обнимает ее за плечи, и она льнет к нему. Он тоже поднимает бокал. «И за новые пусковые площадки, чтобы было что прорезинивать!»

«За НАСА, — откликается Боб. Они пьют. — Эй, Манфред. За НАСА?»

«НАСА — идиоты. Они хотят послать на Марс приматов в консервной банке». Манфред делает большущий глоток и грохает кружкой о стол. «Марс — просто куча камней на дне гравитационного колодца, там даже биосферы нет. Им бы вместо этого работать над выгрузкой и решением конформационной проблемы наносборки[26]. Тогда они смогут разом превратить в компьютроний всю доступную массу и использовать ее как процессор для мыслей. Хочешь в будущее? Это единственный путь. Солнечная система нынче — полная растрата. Рассчитай, сколько сейчас MIPS[27] на миллиграмм? Так вот, считай, что если что-то не думает — оно не работает. Начни с тел малой массы, реконструируй под свои нужды. Разбери Луну! Разбери Марс! Создай облака свободнолетящих вычислительных узлов на нанопроцессорах, обменивающихся данными по лазеру, и пусть каждый следующий слой использует в качестве источника энергии остаточное тепло от предыдущего. Это будет мозг-матрёшка, каждый шар — сфера Дайсона[28] размером с Солнечную Систему. Научи пассивную материю танцевать танец Тьюринга!»

Аннетт заинтересованно слушает, но на лице Боба отражается осторожность. «Что-то это слишком нескоро для меня. Скажи, как далеко вперед ты загадываешь?»

«Очень далеко — по меньшей мере, лет на двадцать-тридцать. И можешь позабыть о государственной поддержке в этом, Боб. Если они не могут обложить что-то налогом, они этого не понимают. Но гляди: есть мнение, что зарождается рынок самовоспроизводящейся робототехники, он обеспечит спрос на дешевые запуски, и он будет удваиваться каждые пятнадцать месяцев. Года через два уже начнется. Для тебя это стартовая полоса, а для меня — ключевой камень моего проекта сферы Дайсона. Смотри, как это работает…»

В Амстердаме ночь, в Силиконовой Долине — утро. Сегодня в мире родятся пятьдесят тысяч человеческих младенцев. За этот же день заводы автоматической сборки в Индонезии и Мексике произведут четверть миллиона материнских плат с процессорами мощностью не менее десяти петафлопс[29].Это все еще на порядок меньше, по скромным оценкам, чем вычислительная способность человеческого мозга. Однако пройдет еще четырнадцать месяцев, и большая часть новой вычислительной мощности, появляющейся на свет в земной цивилизации, станет располагаться in silico. И первыми, кто приобретут себе новое кремниевое тело, станут выгруженные омары.

Манфред добирается до своего отеля, усталый как собака, и по-прежнему страдающий от сбоя суточного ритма. Его очки все еще глючат — энтузиасты бросились обсасывать его идею разобрать Луну, и запросов — вагон и маленькая тележка. Боковое поле зрения сплошь рябит от их предложений. Перед лунным диском скользит фрактальная колдовская завеса облаков, а над головой с ревом плывут последние ночные аэробусы. Кожа раздражена и чешется — Манфред не снимал дорожную одежду уже дня три кряду.

Айнеко мяукает, требуя внимания, и трется головой о щиколотку. Она — новейшая модель Sony, отличающаяся неисчерпаемыми возможностями совершенствования. В свободные моменты Манфред заходит в свою среду разработки с открытым исходным кодом и работает над ней, расширяя возможности ее нейронных сетей. Он наклоняется, чтобы погладить ее, потом скидывает одежду и направляется к душевой. Когда на нем не остается ничего, кроме очков, он шагает в кабинку и вызывает на панели управления горячий, курящийся паром спрей. Душ пытается завести дружескую беседу о футболе, но Манфред уже слишком сонный, чтобы подурачиться с его глупой ассоциативной нейросетью. Что-то, случившееся раньше в этот день, выбивает его из колеи, и он никак не может понять, что именно.

Манфред вытирается полотенцем и зевает. Сбой суточного ритма, как тяжеленный бархатный молот, опускающийся на голову прямо между глаз, валит его с ног. Он протягивает руку за баночкой у кровати, и проглатывает всухую две таблетки мелатонина, капсулу антиоксидантов и мультивитаминный заряд. Потом растягивается на кровати на спине — ноги вместе, руки чуть в стороны. Освещение в комнате медленно приглушается, следуя командам распределенных сетей гостиничного номера. Их мощность достигает тысяч петафлопс, и посредством очков Манфреда они тесно связаны с его мозгом.

Манфред погружается в бессознательность — глубокий океан, полный шепчущих голосов. Манфред говорит во сне, хотя и не осознает этого. Эти бессвязные бормотания вряд ли что-то скажут человеку, но для сущности, скрывающейся в его очках, и уже ставшей расширением коры его головного мозга, они наполнены смыслом. Молодой сверхчеловеческой интеллект, в декартовом театре[30] которого дирижирует Манфред, поет и поет ему что-то сквозь тяжелый сон.