Владимир Контровский - Последний офицер Страница 5

А модель их славного предка стояла сейчас под дождём. Стекло быстро покрылось мелкими каплями, и они побежали вниз, стекая скупыми мужскими слезами. Курсант пятого курса военно-морского училища Дмитрий Ильин повернулся и пошёл прочь, ускоряя шаг, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от места казни памяти. Он не плакал – просто в лицо ему летел обычный для Питера мелкий дождик, и поэтому лицо его было мокрым.

Он торопился – времени до вечерней поверки оставалось не так много, а надо было ещё успеть заскочить домой, переодеться в форму и вернуться в училище. И надо было ещё попить чаю с матерью – она ведь наверняка, вернувшись с работы, приготовила что-нибудь вкусное, чтобы угостить сына и его Яночку. Мать Димы хорошо относилась к подруге сына и очень хотела, чтобы они наконец-то поженились. Надо, надо попить с ней чаю, потому что, очень на то похоже, угощать домашними пирогами «Яночку» ей уже больше не придётся.

…Они так и не помирились. На выпускной Яна не пришла, и Дмитрий был одним из немногих, получивших офицерские погоны не под восхищённым взглядом подруги, невесты или жены. Как ни странно, особой горечи он не испытал – перегорело. «Контакт гениталий не подразумевает контакта душ, – подумал новоиспечённый лейтенант, – так, кажется? Спать можно с любой женщиной, а вот жить… Ну и ладно, оно и к лучшему!».

Его ждал Северный флот.

Подводная лодка, вцепившаяся в причал толстенными обледенелыми тросами, была похожа на спящее морское чудище. Нет, не на спящее – на умирающее под слоем изморози и снега, оставленного обрушившимся на флот и на всю страну новым ледниковым периодом. Эта лодка – хотя вряд ли правильно называть «лодкой» огромный корабль, не уступающий по своим размерам линкорам Второй мировой, – была уникальной и даже удостоилась быть занесённой в книгу рекордов Гиннеса как самый большой подводный корабль из всех, что сошли с верфей всех стран мира за без малого сто лет подводного судостроения.

Подводный дредноут был примечателен не только своими габаритами, но и очень оригинальной конструкцией – корабль представлял собой катамаран, собранный из модулей. Внутри легкого корпуса, одетого в противогидроакустическое покрытие, размещались пять обитаемых прочных корпусов, выполненных из титана. Два главных корпуса располагались параллельно друг другу – симметрично относительно диаметральной плоскости, – а между ними, перед сдвинутой в корму рубкой, тянулись в два ряда двадцать ракетных шахт для межконтинентальных баллистических ракет. Исполинские размеры «акул» (или «тайфунов», как называли эти субмарины по натовской классификации) и экзотичность конструкции не были прихотью проектировщиков или результатом творческих изысканий – корабли строили специально под новые твердотопливные ракеты.

Трехступенчатая «Р-39», оснащенная десятью разделяющимися головными частями индивидуального наведения, получилась циклопической – при высоте шестнадцать метров и диаметре два с половиной метра она весила девяносто тонн. С самого начала работ над ней было ясно, что для размещения стартового комплекса в составе двадцати единиц не годятся не только любые разумные модификации уже имевшихся конструкций ракетных подводных крейсеров стратегического назначения (типа «мурена» или «кальмар»), но и традиционные схемы компоновки атомных ракетоносцев – новая ракета была слишком велика. Но по ту сторону Атлантики уже сходили со стапелей новенькие «огайо» – носители «трайдентов», сменивших «поларисы», – и надо было дать им достойный ответ.

Вдобавок ко всему, командование, привычно не обращавшее внимания на тыловую инфраструктуру, потребовало уменьшения надводной осадки «акул», чтобы гиганты могли походить к старым причалам. Американцы для своих «огайо» строили новые базы, а мы решили этим не заниматься. Из пятидесяти тысяч тонн подводного водоизмещения «акулы» ровно половину составляла балластная вода, из-за чего лодку с горьким сарказмом окрестили «водовозом».

И всё-таки ответ был дан: 12 декабря 1981 года головной «тайфун» вошёл в состав Северного флота. В корпус корабля были упакованы две тысячи Хиросим, не считая другого оружия: торпед, ракето-торпед, мин и даже зенитных комплексов «игла». Этот тяжёлый подводный крейсер мог проломить из-под воды двухсполовинойметровый лёд, всплыть в сердце Арктики и выплюнуть залпом все свои ракеты – туда, куда нужно, и раньше, чем его смогут остановить. Уникальная ядерная энергетическая установка мощностью в 100 тысяч лошадиных сил обеспечивала стосемидесятиметровому колоссу подводную скорость хода до двадцати семи узлов, система шумоподавления сделала его самым «неслышимым» из всех ранее созданных советских атомных подводных ракетоносцев, а обилие новых систем управления, навигации и жизнеобеспечения сделали корабль прекрасно управляемым и очень живучим.

И впервые в истории советского подводного флота на «тайфунах» было уделено большое внимание условиям жизни и быта для ста пятидесяти членов экипажа, которые и не снились не только спавшим в обнимку с торпедами матросам дизельных «фокстротов», но и морякам атомных лодок. На «акулах» имелись офицерские каюты, маломестные кубрики для матросов, спортзал, сауна, зимний сад и даже плавательный бассейн – невиданная роскошь для боевого корабля, тем более подводного.

А теперь этот корабль, последний из шести «тайфунов», ещё числившийся «условно-боеготовым», стоял у причала и медленно умирал под заунывный вой полярной пурги. Он всё ещё надеялся на чудо, и люди, обитавшие в его чреве, тоже надеялись – правда, с каждым днём все меньше и меньше…

Двое офицеров, пряча лица от секущей снежной крупы, торопливо прошли по трапу на борт лодки. Внутри было тепло, и горел свет: корабль всё ещё жил, он не хотел умирать – он хотел выйти в море и служить стране, создавшей это чудо техники. Но корабль не знал, что этой страны больше нет…

– Задрог, Дмитрий Сергеич? – иронически спросил один из офицеров с погонами капитан-лейтенанта у своего спутника, взглянув на его покрасневшее лицо.

– Так точно, – отозвался второй, дуя на озябшие пальцы. – Есть такое дело…

– Ладно, лейтенант, есть у меня немного «эн-зэ». Не могу допустить гибели боевого товарища от переохлаждения – офицерская совесть не позволяет.

Ильин заколебался. Пристрастия к спиртному он никогда не испытывал, но лейтенант и в самом деле замёрз, и к тому же ему не хотелось обижать товарища. Несмотря на разницу в званиях – две звёздочки – это много, – они сдружились, почувствовав родственные души. Пантелеев (тогда ещё лейтенант) пережил самые трудные времена флота, когда офицеры атомных подводных ракетоносцев, элита вооруженных сил страны, с вершин всеобщего почета и уважения были сброшены вместе со своими семьями в самую настоящую нищету. Многомесячные задержки жалованья, невероятное ухудшение социально-бытовых условий – в том числе банальное недоедание – стали обычным явлением. Жёны плакали, люди зверели, многие были готовы бежать куда угодно, и рапорта об отставке пачками ложились на стол начальства. Но Михаил Пантелеев выдержал, не согнулся, не изменил своей юношеской любви к флоту. Он остался в строю, и вот-вот должен был придти приказ о присвоении ему очередного воинского звания «капитан третьего ранга». Вообще-то звание каплей выслужил уже давно, но где это и когда начальники с крупнокалиберными звёздами на погонах любили офицеров, не стеснявшихся говорить им правду в глаза?