Роберт Шекли - Старые добрые времена Страница 5

— На свете жило множество прекрасных женщин, — сказал Макиавелли. Мария-Антуанетта, к примеру, всегда принадлежала к числу моих любимиц. Или Лукреция Борджиа… Весьма своеобразная была леди. Гипатия, знаменитая куртизанка Перикла, как мне кажется, могла бы украсить жизнь любого мужчины. Но среди всех них существует одна и только одна, которую я бы предпочел, имей я такую возможность.

— И кто же это?

— Безусловно, Клеопатра.

— Расскажите мне о ней.

— Это уже гораздо лучше сделал Шекспир. Он назвал ее созданием, исполненным безграничного очарования и бесконечного коварства.

— Интересно, — задумчиво произнес Сикис. — Хотел бы я знать, много ли информации о ней уцелело.

Знаменитая царица недолго оставалась в одиночестве, Сикис позаботился о том, чтобы ее побыстрее ввели в курс дела. Инструктора стали давать новенькой ежедневные уроки относительно всего, что произошло после ее смерти. По их словам получалось, что нынешнее состояние Клеопатры нельзя назвать ни смертью, ни жизнью. Еще они говорили, что она многому должна научиться. Они и пытались учить, но большая часть того, о чем ей рассказывали, оставалась для нее пустым звуком. Не интересовало Клеопатру и заучивание жаргона, на котором изъяснялись жрецы этого нового племени, каким-то непонятным образом сумевшие уловить в свои сети ее дух. Какая разница, как называть абсолютную истину — Амон Ра или массив информации? А ведь она должна была заучить еще и множество совершенно новых слов, значения которых не понимала вообще: электричество, аппаратное обеспечение, диод, программное обеспечение… Что это — имена новых богов или просто перечень атрибутов некого божества?

Не понимая множества деталей происходящего, Клеопатра тем не менее ухватывала самую его суть. Что было не так уж трудно. Это незнакомое царство и его правители были увлечены поисками любви и власти не в меньшей степени, чем все те люди, которых она знала прежде. Да, и еще они занимались поисками Истины. Но любовь их интересовала гораздо больше.

Даже когда она отдыхала, ей ухитрялись каким-то образом вкладывать знания непосредственно в голову. Вот этого Клеопатра уже совсем не понимала. Сикис полагал, по-видимому, что будет довольно просто ввести ее «в курс дела», добиться того, чтобы она достигла уровня современного знания. Но, хотя ее инструктировал двойник самого Солона, результаты оказались весьма разочаровывающими. В конце концов Сикис потребовал у Солона объяснений.

— Как продвигается инструктаж?

— Не слишком успешно, сэр. Новенькая отказывается понимать.

— Я полагал, что у вас не должно быть трудностей с подачей информации. Просто вложите все, что нужно, в ее сознание, как вы уже не раз делали.

— Проблема не в том, чтобы снабдить Клеопатру информацией, сэр. Чем мы не можем снабдить ее, так это понятливостью.

— Вы имеете в виду, что она тупица?

Высокий величавый старик в белой мантии покачал головой.

— Не исключено, что она сообразительнее любого из нас. Просто есть вещи, которых она не желает понимать. Клеопатра прекрасно усваивает суть того, что способна творить наука, однако напрочь отказывается вникать в детали, поясняющие, как это происходит.

— Может быть, наша методика ошибочна? Что вы посоветуете?

— Не всякого можно обучить чему-то в форсированной манере. Клеопатра уже вполне сформировавшаяся личность. Естественно, она не слишком довольна, оказавшись в положении человека, который нуждается в инструктаже касательно всего происшедшего за две с лишним тысячи лет. Она прекрасно схватывает все, что касается практической жизни. Я не стал бы торопить ее, сэр. Придет время всему выучится сама.

Клеопатра еще при жизни никогда не проявляла ни малейшего интереса к технике. Вряд ли можно было ожидать, что этот интерес пробудится у нее сейчас, после того, как она умерла и возродилась к жизни в этой странной реальности. Ей было безразлично, как именно с технической точки зрения все произошло. Но на свой собственный лад она понимала происшедшее очень даже хорошо.

Когда-то — давным-давно — она лежала на своем ложе и содрогнулась, почувствовав укус змеи. Потом не было вообще ничего — ничего, что пробуждало бы хоть какие-то воспоминания. А теперь вдруг возрождение в царстве теней!.. Только это призрачное царство не было творением богов. Люди каким-то образом создали его и в нем возродили ее к жизни. Не боги. Ее оживили, и, сколь ни грустно было не иметь настоящего тела, потерять это было бы еще хуже. А они могли — могли лишить ее и этого тела в любой момент, как только им вздумается. Клеопатра понимала, что они способны сделать это. Вот почему ее жизнь находилась в постоянной опасности. А теперь еще этот новый поворот.

Воздух медленно сгустился. Она догадалась, что сейчас появится Сикис. И была готова к его приходу.

— Вот и я, моя дорогая, — сказал он. — Как вы себя сегодня чувствуете?

«Почему они оживили именно меня? Я знаменита. Я символ. Но чего? Страсти, соблазна и… неглубокого ума! Моя любовь к роскоши вошла в поговорку, так же, как и мое выдающееся непостоянство. У меня и вправду было много возлюбленных. И все же я покончила с собой из любви к Антонию. А они — в частности, Сикис лишь бормочут что-то нечленораздельное и заявляют, что оживить Антония невозможно.

Ясно, почему. Сикис хочет, чтобы я досталась ему. Он достаточно ясно выражается.

А как же Антоний? Не знаю. От меня ничего не зависит. Я уже однажды умерла ради него. И вряд ли мне снова захочется ради него расстаться с жизнью.

Этот человек — Сикис — влюблен в меня. Или скорее в мой образ, который сформировался в его воображении задолго до того, как мы встретились здесь. Тот самый образ, который живет в сознании множества людей. Как странно… Сикис говорит, что на свете есть миллионы и миллионы людей, которым хоть что-то известно обо мне. Я знаменита. И Сикис, надо полагать, хочет, чтобы отсвет моей славы пал на него, думает, что рядом с моей царственностью сам станет царем и таким образом откроет еще одну главу в истории великой Клеопатры. Но как такое может быть? Он живой человек, а я… Я то, что они называют двойником.

А может быть, он хочет, чтобы я стала женой кого-то другого? Что он замышляет? И как мне использовать это к своей выгоде?»

— Объясни мне кое-что, Редмонд, — обычно говорил Цицерон, когда этот инженер приходил навестить его.

— Все, что угодно, — отвечал Редмонд.

Он навещал Цицерона при всяком удобном случае. Редмонд писал докторскую диссертацию, в большой степени опираясь на сведения, полученные от Цицерона. Надеялся таким образом сделать себе имя, поскольку Цицерон рассказывал ему вещи, которые ни из каких других источников узнать было невозможно. Причем Цицерон делился своими сведениями с ним и только с ним, что Редмонд иногда воспринимал просто как чудо.