Сергей Абрамов - Странники Страница 5

5

Изба была как изба, не лучше и не хуже других, в которых им уже приходилось ночевать, а порой - это уж какие хозяева попадутся - и делить стол. Игорь посмотрел по сторонам, прикидывая, откуда могут появиться в нужный момент очередные персонажи придуманного Пеликаном спектакля. Однако, неоткуда. Ни одной двери, кроме той, что вела о сени. Пеликан поймал взгляд Игоря, усмехнулся. - Не жди, никого нету. Хозяин с утра в лес ушел. - А остальные? - В поле, - повторил Пеликан слова старика Леднева. - Народу мало. Бабы да старики. - А мужики где? - сварливо спросил Леднев, еще, кажется, не пришедший в себя после уличного представления. - Кто в красные подался, кто в белые, кто в зеленые. Деваться некуда, ехали бояре... - А хозяин? - Старик. Восьмой десяток потек. Только грибом и сыт. Леднев сел на лавку, подобрал полы плаща. На лице его читалось неодобрение. - Бедно живут... - А то! - подтвердил Пеликан. - Придется вам нынче попоститься, Павел Николаевич. Деревенька беднейшая, не чета Ивановке. Леднев, не вставая, потрогал ладонью печь: холодная. Вздохнул. - Я что? Я ничего. У нас тем более сало есть. - Тогда поешьте его сейчас, Павел Николаевич, а то вот-вот хозяин вернется, так они здесь сала даавно не видывали... - Это как? - не понял Леднев. - У нас на всех хватит. Анна из Ивановки, вы ее помните, Григорий Львович, солидный кус отломтила. И тут Игорь не без злорадства узрел, как Пеликан краснеет. Узрел и понял, что стыдно Пеликану-великану, хитрому и умнющему мужику, за свою промашку. Считал: профессор, мол, только о себе и заботится, до остальных ему дела нет. Дела-то ему до остальных, может, и нет, не вспомнит он о нынешнем хозяине никогда, имени в памяти не удержит, но жрать тайком, не поделиться с голодным... Нет, дорогой Пеликан, плохо вы о профессоре думаете! Игорь - уж на что юмористически к нему относится! - такой ошибки не сделает, знает точно, что Леднев - добрый и отзывчивый человек, да и воспитан папой-землемером в лучших традициях. - Извините, Павел Николаевич, - сказал Пеликан. - Неловко пошутил. А видеть вас рад душевно, соскучился, честное слово. Устали с дороги? - В некотором роде. - Леднев казался несколько растерянным от непривычной вежливости Пеликана, не баловал их тот изысканными оборотами, а над стариком так и вовсе посмеивался. Правда, беззлобно. - Небось, о баньке размечтались? Так это доступно, ехали бояре. Вода и дрова есть, а топится она с утра. Сейчас туда, поди, и войти страшно... Однако рискнули. Игорь не испугался предупреждения Пеликана, выдержал положенное в африканской жаре и теперь сидел с Пеликаном на шатком крыльце, расстегнув рубаху до пупа, дышал. Именно так: дышал, и ничего больше, потому что после парной одного лишь и хочется - отдышаться на свежем, обманно холодном воздухе. Старик Леднев ушел в комнату, влез на печь, давил храпака, видел во сне прекрасное смутное время, когда все было ясно и просто: вот одни бояре, вот другие, вот самозванец с поляками... Не то что сейчас! - Как бродится, Игорь? - спросил Пеликан. Он облокотился о верхнюю ступеньку, подставив ветру могучую, покрытую густыми черными волосами грудь, разбросал по земле босые ноги в белых подштанниках. Игорь скептически глянул на свои - тощие, хорошо еще, что загорелые и тоже малость волосатые. Про трусы его и Пеликан и профессор уже спрашивали, домогались: что за мода, откуда такая невидаль? Чего-то объяснил, придумал про Европу, про парижские силуэты. А дело в том, что, собираясь сюда, отыскивая рубаху и брюки попроще, "вневременные", не подумал совсем, что трусов Россияматушка в те годы не знала, куда позже они появились. Вот и пришлось выкручиваться... - Чего молчишь, Европа? - поддел-таки его Пеликан, не утерпел. - Нормально бродится, Пеликан. - А зачем тебе это нужно, ответь-ка? Точный вопрос! Пеликан и сам не подозревает, что попал в яблочко. Зачем он здесь, Игорь Бородин, мальчик-отличник, благополучный отпрыск благополучных родителей? Что он потерял в это смутное время? И ладно бы польстился на пресловутую романтику, пробрался бы в Первую Конную или к Котовскому, скакал бы с шашкой наголо на лихом коне. Или в неуловимые мстители подался бы. А то в Среднюю Азию, в барханы, с винчестером: по басмаческим тюльпекам - огонь!.. Так нет, бредет по срединной Руси, белых не видит, красных не встречает, ведет долгие и довольно нудные разговоры с ветхим профессором, соней и обжорой, в бане вот, моется... Зачем его сюда понесло? Игорь и сам толком не знал. Только чувствовал, что в хождениях своих с профессором, во встречах с Пеликаном, таинственным и до ужаса манящим к себе человеком, в коротких - на полуслове- разговорах с теми, кто встречается им на пути, в деревнях или прямо на проезжей дороге, в слепых поисках этих обретает он что-то, чего не хватало ему в жизни. Не героику ее, нет, хотя и не прочь бы встретиться с какой-нибудь засадой белых, чтоб постреляли (над головой!), а то и в плен взяли, в холодную кинули (ненадолго!) - жив еще в нем былой восьмиклассник. Но если не будет с ним такого, не расстроится он, точно знает, Другое ценнее. Что другое - этого он пока не мог сформулировать. Даже для себя, не то что для Пеликана. Так и ответил: - Не знаю, Пеликан, пока не знаю. - Спохватился и добавил: - Ну, а вообщето я в Москву иду, к родителям. - В Москву и попроще можно. Поездом, например. Ходят поезда, хоть и редко. А все быстрее добрался бы. - Быстрее мне не нужно. - Вот и я чувствую. Темнишь ты что-то. - А ты, Пеликан, не темнишь? - Я? Господь с тобой! - Сам недавно сказал: бога нет... А вот кто ты такой, какого цвета тайга. - Цвета я обыкновенного, ехали бояре, - хмыкнул Пеликан и почесал грудь. Черного, как видишь. Таким мама родила. Да и папаня брюнетом был. - Так и я тебе могу ответить. Иду, мол, потому что ноги дадены. Смотрю по сторонам, раз глаза есть. - Тут ты не соврал: хочется тебе по сторонам смотреть. Глаза-то широко раскрыл. - Да что я вижу, Пеликан? Тишь да гладь... - Везло, брат, счастливец. - Раскрывай глаза, не раскрывай - кроме красот природы, ни черта не увидишь. - Вот ты как заговорил, парень... Жаль. Я считал тебя умнее. Игорь обиделся. Пеликан понял это, однако сказал: - Сидим мы с тобой, два здоровых мужика, ну, я поздоровее, не в том суть, ехали бояре, но сидим и ни хрена не делаем, пузо солнышку подставляем. А ты вокруг погляди. Что видишь? Нищета вокруг, дорогой Игорек, нищета беспросветная. Здесь белая гвардия, серебряный полк полковника Смирного прошел, все подчистую подобрал. Вон в той избе, видишь, где солома на крыше прохудилась, петух был, один петух на всю деревню, курей не осталось. Так серебряные орлы чего учудили, когда всю жратву враз вымели? Словили петуха - и ну сечь его. За то, что курей, подлец, не уберег. И что ты думаешь? Засекли птицу. По счету - на двадцать втором yдаре богу душу отдал, прости, ехали бояре, что опять бога помянул... - Ты это к чему? - осторожно спросил Игорь. - А к тому, что, помимо глаз, тебе еще и мозги вручены. Чтоб думать и выводы делать. Лучше правильные. - Какие же здесь выводы?.. Гады они, твои серебряные орлы... - Игорь очень старался быть бесстрастным, но не сдержался, выдал себя - злость прорвалась, и Пеликан ее заметил. - Во-первых, не мои они, я-то себя орлом не считаю, именем другой птицы зовусь. А мыслишь верно: гады. И не потому, что петуха жалко. Он один в деревне погоды не сделает, хотя, может, для ребятишек здешних петуха того лучше б сварить. Но поскольку у нас с тобой птичий разговор завелся, то я об орлах спрошу. Не высоко ль они залетели? Состояние у Игоря сейчас - прямо в драку бросайся. Вывел его из долготерпения Пеликан, своими подковырками, вывел тем, что сам дурачком представляется и Игоря таковым держать хочет. А черт с ней, с конспирацией, с легендой затруханной, сил нет ахинею слушать! - Вот что, Григорий Львович, - так и назвал вопреки просьбам, - хочешь знать, что я об орлах думаю? Пожалуйста. Отлетались они, недолго осталось. За что они сражаются? За белую идею? Нет такой идеи! Они Русь отстаивают, отвоевывают. А от кого? От краснопузой сволочи? Так краснопузая сволочь - Русь и есть. Значит, не за Русь, не за идею они воюют, а за себя, за свои права и привилегии. И не понимают, что безнадега это... - В запальчивости употребил школьное слово, любимое слово Валерки Пащенко. А Пеликан послушал, головой покивал и спросил: - Все они? Старая школьная шутка, Игорь ее не раз применял. Когда кто-нибудь соловьем зальется, начнет трепаться, то прервать его бессмысленным вопросом, к делу не относящимся, и тот сразу же запнется, недоумевая, начнет выяснять суть вопроса. Так и Игорь затормозил на полном скаку. - Кто "все"? А вопрос, оказывается, был со смыслом. Пеликан пояснил: - Все поголовно за привилегии сражаются? И солдатики? Игорь сообразил, что зарвался. В самом деле. Какие у солдат, то есть бывших крестьян, привилегии?.. - Ну-у, солдаты в большинстве своем мобилизованы. - То-то и оно. А ведь воюют. И неплохо воюют, как и все делают, за что русский мужик берется. - Одурманены пропагандой. - А что ж они красной пропагандой не одурманены? Или неубедительна? Казалось бы, куда там: мир, земля, воля, хлеб - все ваше, берите, распоряжайтесь! Они же, распропагандированные, за своих бывших хозяев бьются, жизни кладут. Тут, браток, не так все просто, как кажется... А думаешь ты верно, хотя и сыроват, сыроват. Ну, это наживное... Так что не греши на свои глаза. Они у тебя в нужном направлении смотрят. - Встал, потянулся с хрустом и в доме скрылся. А Игорь остался во дворе. Пошел к баньке и сел там на завалинку. Стыдно ему было. А еще историком собрался стать, косноязычный! Не сумел объяснить Пеликану даже не смысл белого движения - смысл-то на поверхности лежит, - а достаточную пока жизнеспособность его. Восемнадцатый год на дворе. До Москвы и Петрограда - версты немеренные. Деревни - одна другой глуше, бедность изо всех дыр прет. Пока мужик разберется, за кого сражаться стоит, он, не исключено, голову сложит в бою со cвoим же братом-мужиком. Но ведь скоро разберется, до конца все поймет - сам поймет, и разъяснят ему. Кто разъяснит? А нагайки командирские. А ночные расстрелы. А лихая удаль белых гвардейцев, которым уж и живых людей не хватает - петухов пороть начали. Людей-то они не только порют, но и вешают и стреляют... Вон в Ивановке, рассказывал Федор, хозяин избы, где они с Ледневым ночевали. Прошел через них полк, может, как раз того полковника Смирного, и для показу комиссара плененного в деревню привел. Привязали комиссара, как князя Игоря, к двум соснам за обе ноги и... Ну, день-два еще погужевались в Ивановке орлы, покуражились, поживились и ушли верхами. А половинки комиссарского тела все на соснах висели. Даже Федор, а он германскую вынес, ногу на ней потерял, и то крестился, когда рассказывал. Говорил: жуткое дело, когда они на ветру раскачиваются... Вот это и есть красная пропаганда. И если бы ее еще словом подкрепить, кто б тогда к белым примкнуть вздумал?.. А чего ж ты, Игорек, не подкрепил? Ведь мог же, мог! Легенду свою замечательную бережешь? Грош ей цена, если будешь ходить по земле наблюдателем... Вечером, когда стемнело и профессор, вдосталь наговорившись с хозяином о высоком смысле крестьянской жизни, собрался на боковую, Пеликан поманил Игоря. - Выйдем-ка... Вышли. Встали у крыльца. Пеликан осмотрелся кругом - никого. Дверь в избу поплотнее прикрыл. - Ты вот что... - начал, запинаясь, что было не очень-то в духе Пеликана, краснобая и балагура, каким его знал Игорь. - Парень ты вроде правильный, ехали бояре, толковый парень. Разговор наш мы еще продолжим, время будет. А пока ты помочь мне должен, рассчитываю я на тебя, давно присматриваюсь, прицениваюсь... - Приценился? И почем я нынче? Хотел того или нет, случайно вышло, а сердитой своей репликой вернул Пеликану вдруг пропавшую у того уверенность. Он хохотнул даже: - В базарный день поторгуемся. Не продешевим, не бойся. А дело слушай, рот захлопни, уши раскрой. Я сейчас уйду, надо мне, а вы ночуйте. Спокойно здесь. Поутру в город тронетесь - тут близенько, к полудню дойдете. Так вот. Запоминай адрес: Губернаторская улица, дом четырнадцать. Хозяйка - Сомова Софья Демидовна. Запомнил? Повтори. Игорь повторил, но не утерпел и спросил: - Зачем мне это? - Тебе, пожалуй, на будущее сгодится, а мне сейчас треба. Найдете со стариком этот дом, вызовете хозяйку, скажете: Гриша прислал. Она вас пожить пустит. - Нам не жить надо. Переночевать - и в дорогу. - Придется пожить. - Голос Пеликана стал жестким, колючим. - Вспомни серебряных орлов и пойми: надо. Кстати, в городе как раз они и обретаются. Весь полк в полном составе. Так что будьте с профессором осторожны. - Делать-то что? - Делать?.. Найдется дело... Рассчитываю на тебя. Жди: посвистят тебе с улицы, покличут. Скажут: привет от Григория Львовича. И все объяснят. - А хозяйка? - А что хозяйка? Хозяйка - женщина добрая, она моей матери родней приходится, седьмая вода на киселе. Но кто я такой - не знает. Сам подставился, сам и получай. - А кто ты такой, Пеликан? Тот усмехнулся, уже невидный в темноте, спустившейся на деревню внезапно и сразу, почти без сумерек. - Пеликан - птичка вольная, теплолюбивая, она и осенью весну чует. Видал у Брема: нос у нее какой? А у меня не меньше... - Протянул из темноты лапищу, похлопал по плечу, Игорь аж качнулся. - Все будет, как ты хочешь, Игорек. А иначе сказать: как надо. Не все ж орлам летать, ехали бояре, надо и пеликанам место уступить. Ну, бывай! Профессору мои наилучшие... - Погоди!.. - почти крикнул Игорь. - А ты-то сам появишься или как?.. И услыхал уже вроде издалека: - Куда ж ты теперь без меня....