Песах Амнуэль - Далекая песня Арктура Страница 5

Температура падала, начал выдыхаться и звуковой фронт. Через много миллионов лет — ничтожное в масштабах вселенной время — свет ушел далеко вперед, а звук — это был уже не трубный глас, а тихий шепот — плелся далеко позади, огибая новорожденные галактики, умирая и возрождаясь вновь.

Когда-нибудь люди полетят к звездам. Полетят к близкому Сириусу и далекой Бетельгейзе. Они будут пролетать мимо странной звезды Эр Тэ Козерога. Экипаж звездолета соберется в кают-компании, капитан включит звуковой локатор, и высокий свист раздастся из динамиков — это звезда будет салютовать людям. Но неожиданно свист смолкнет, люди беспокойно посмотрят друг на друга. И тогда вновь оживут динамики. Что это будет шепот или вой, низкое с присвистом урчание или каскад, фейерверк, симфония? Люди будут слушать, приборы — записывать, и это мгновение никогда не сотрется из памяти. Возвратившись на Землю, космонавты расскажут о том, что далеко от солнечной системы встретили в пространстве эхо. Далекое, слабое, затерявшееся. Эхо взрыва, породившего мир. Голос вселенной.

7

Бугров остался равнодушен.

— Неплохо, — сказал он. — Опять горы расчетов, а в конце пшик. Наблюдение — вот что нужно. Как ты считаешь, Гена?

Докшин сидел, подперев кулаком голову, смотрел в одну точку.

— Романтика, — тихо сказал он. — Боюсь, Володя, это всего лишь романтика…

— Нет, Гена. — Голос Бугрова зазвучал неожиданно мягко. — Глупости не повторяются. Ведь так, Сережа?

Я пожал плечами. Ничего не понимал. Они вдруг стали другими, будто Гена боялся чего-то, а Володя успокаивал его как маленького, положив ему на плечи обе руки.

Докшин тряхнул головой, поднялся, стал у окна.

— Продолжайте, — сказал он. — Я слушаю, Володя. Твоя очередь.

— О чем мы говорили? — Бугров провел ладонью по лбу. — Да… Серега, ты собираешься рассчитывать голос вселенной?

— Попробую, — сказал я.

— А звездные голоса? Ты так и не слышал их.

— Слышал… Шестьдесят шесть герц.

— Теория, — поморщился Володя. — Я хочу услышать на самом деле. Понимаешь, звездные голоса — это результат определенного процесса. Они очень слабы — не услышишь. Но представь: далеко от тебя находится человек, он что-то говорит, ты не слышишь голоса, но можешь увидеть в бинокль, как движутся его губы. Ты можешь увидеть, что он говорит.

До меня доходило медленно, я продолжал думать о грохоте вселенной и о том, почему у Докшина такое лицо — беспокойное, растерянное.

— Какой оптический эффект может дать голос звезды? — настойчиво сказал Володя. — Ты думал об этом?

— Нет, мне как-то не приходило в голову… Ну, звуковая волна обладает энергией, около звезды она мощна, звук там силен. И он может… Его энергии должно хватить, чтобы ионизировать межзвездный газ.

Да это же… Светлые туманности, вот что это такое! Увидеть звук, безумная мысль, безумная по своей простоте. Я не мог сидеть, забегал по комнате. Володя и Гена смотрели на меня, мысли путались.

А если звук слаб? Тихая звездная песня вызовет очень слабое свечение, на фоне ярких звезд мы его не увидим. Но тогда… Тогда должна появиться линии поглощения. Запрещенные линии, ведь плотность межзвездного газа очень мала…

— Запрещенные линии?! — крикнул Бугров и полез на книжную полку. Положил на стол том «Курса общей астрофизики». Открыл, прочитал вслух:

— «Таблица шестнадцать. Межзвездные линии поглощения в спектрах далеких звезд. Диффузные линии неидентифицированные».

Я переводил взгляд с Бугрова на Докшина. Чувствовал себя элементарно слепым. Разве я не видел этой таблицы раньше? Разве я не знал, что уже много лет наблюдатели фотографируют межзвездные линии поглощения, которые не удается приписать ни одному известному процессу? И не понимал, что это и есть голос звезд, настойчивый, упорный, громкий и незаметный. Требовался только обычный пересчет… «А что, если, — подумал я, — что, если и эхо взрыва вселенной наблюдается десятилетиями? Нужно просмотреть каталог спектров, посчитать, что же я сижу?»

— Завтра я сочиню приставку к фотоумножителю, — сказал Володя. — Ты, Сережа, составишь калибровочную шкалу. Может наш «Максутов» и потянет.

Докшин беспокойно зашевелился:

— Не трогай фотоумножитель, прошу тебя. Ведь и так все ясно. Не наше это хозяйство, Володя. Можно кончать эксперимент, писать отчет…

— Не будь канцелярской крысой, Гена! — крикнул Бугров. — Это же интересно!

Я не понимал, о чем они спорят. Ушел в свою комнату. Эхо взрыва вселенной становилось все отчетливее, будто я слышал, нет, видел его на фоне далеких галактик.

Вошел Володя — тихо, незаметно. Оказалось, уже второй час ночи, Гена спит и спор закончился вничью, а о чем спорили, он, Володя, скажет мне потом, когда я и сам многое пойму.

— Гена очень несамостоятельный человек, — сказал Володя, усевшись на кончик стола. — И не любит риска в работе. И романтику не любит. Точнее, заставляет себя не любить. Будто нарочно заворачивает бриллиант в газету и говорит, что это булыжник.

В голосе Володи была грусть, то ли сожаление о чем-то далеком, полузабытом.

— Ты читал фантастический рассказ… не помню названия?.. Рассказ английского писателя. О космонавте, который вышел в отставку и работал нянькой. Не читал? Бывший космонавт любил детей, и если родителям нужно было уйти на вечер, фирма посылала к ним космонавта. Малышам не было скучно с ним. Весь вечер космонавт рассказывал о полетах, о чужих планетах, о приключениях, о своих друзьях — героях.

Однажды он остался с малышом лет пяти. И случилось так, что он рассказал о своей последней экспедиции. Рассказал о том, как погибли два его товарища. Космонавт видел их гибель, но ничем не мог помочь. Он никогда прежде не рассказывал об этом, но в тот вечер воспоминания увлекли его, и он рассказал.

Малыш заплакал, он хотел, чтобы друзья космонавта остались живы. Космонавт рассказал сначала, заявил, что товарищи шли не позади, а впереди него. Он знал, что это не поможет, друзья все равно погибнут, но он просто не мог сказать: «Нет, малыш, они живы». Он знал, что спасения не было.

Но малыш плакал, требовал хорошего конца. Космонавт начал придумывать версии одна немыслимее другой и неожиданно понял, что он должен был делать. Трудно, почти невозможно. Если бы он догадался сразу, если бы тогда решился… Ничто не могло вывести космонавта из равновесия, а тут малыш увидел, что дядя, рассказывавший ему сказки, плачет. Именно в ту минуту космонавт убил своих друзей. Убил, потому что понял — мог их спасти… Он застрелился или бросился с моста, не помню, он не мог жить с таким грузом на душе…