Джеймс Макконнелл - Срок авансом Страница 5

Но это так, мимоходом. Ответ на этот вопрос мало интересен для тех, кто занимается теорией обучения. Ваш приятель Верпк упрямо — утверждает, что за использованием «игрушек» кроется какой–то глубокий смысл и что мы должны исследовать эту проблему. По его настоянию я прилагаю к письму материалы, которыми пользовался этот наш экземпляр. По моему мнению, Верпк повинен в грубейшем антропоморфизме, и я не желаю иметь к этому больше никакого отношения. Однако такое поведение внушило нам надежду, что экземпляры, взятые из недавно открытой колонии, будут действовать в точном согласии с принятой теорией.

Так оно поначалу и казалось. Животное очень быстро решило коробку Бфьяна — результаты были просто великолепны. Затем мы последовательно помещали его в лабиринт, в зеркальный лабиринт и в прыжковый стенд — даже если бы мы подтасовывали данные, они не могли бы более убедительно подтверждать наши теории. Однако, когда мы начали ставить перед животным задачи, связанные с вторичным подкреплением, с ним произошла непонятная перемена. Его поведение перестало соответствовать норме. Иногда даже казалось, что животное просто взбесилось. В начале эксперимента оно вело себя превосходно. Но затем, как раз в тот момент, когда оно, казалось, находило решение поставленной перед ним задачи, его поведение незаметно менялось, следуя моделям, которые, несомненно, не могут быть свойственны нормальным особям. Дело шло все хуже и хуже, и в конце концов его поведение пошло вразрез с тем, что предсказывали наши теорий. Естественно, мы поняли тогда, что животное заболело, ибо наши теории опираются на тысячи экспериментов с подобными же подопытными животными, и, следовательно, они верны. Однако наши теории применимы только к нормальным экземплярам и к нормальным видам. Поэтому мы вскоре убедились, что взяли для опыта животное с какими–то отклонениями.

Взвесив все обстоятельства, мы вернули животное в его исходную колонию. Но, кроме того, мы почти единогласно постановили просить у Вас разрешения на полное уничтожение всей этой колонии. Совершенно очевидно, что для научной работы она нам не пригодится, и в то же время она представляет собой потенциальную опасность, против которой следует заранее принять необходимые меры. Поскольку все подобные колонии находятся в Вашем ведении, мы обращаемся к Вам за разрешением на уничтожение вышеуказанной колонии.

Должен упомянуть, что «против» голосовал только Верпк. Он носится с нелепой идеей, что поведение следует изучать в естественной среде. Откровенно говоря, не понимаю, зачем Вы навязали его мне в эту экспедицию, но, очевидно, у Вас были на то свои веские причины.

Несмотря на возражения Верпка, все мы твердо убеждены, что эту новооткрытую колонию следует уничтожить, и как можно быстрее, ибо она, несомненно, заражена какой–то болезнью, что ясно доказывается нашими теориями. А если благодаря непредвиденной случайности она войдет в соприкосновение с другими изучаемыми нами колониями и заразит других наших подопытных животных, то мы никогда уже не сможем правильно предсказывать их поведение. Мне кажется, этих доводов достаточно.

Можно ли надеяться, что Вы санкционируете скорейшее уничтожение данной колонии, с тем чтобы мы могли отправиться на поиски новых колоний для проверки наших теорий на других — здоровых — животных? Ибо только так можно обеспечить прогресс науки.

Остаюсь почтительнейше Ваш,

Айоуии

Джон Пирс. Грядущее Джона Цзе

Внезапно оказалось, что он сидит в другом кресле — упругом, удобном и словно изготовленном по его мерке. Когда он увидел перед собой письменный стол непривычной формы, то сразу догадался, что именно произошло. Когда же он посмотрел на человека, сидевшего за этим столом, и встретил взгляд, исполненный энергии и мудрости, то последние сомнения исчезли — он находился в грядущем. Потом, заметив, что на человеке напротив надет не лабораторный халат, а рубашка с непривычным узором и кургузая куртка и что в этой небольшой, мягко освещенной, серебристо–серой комнате нет ни единой машины, ни единого прибора или счетчика, он понял, что находится в своем грядущем, — в грядущем, которое он предсказывал, в которое неколебимо верил. Все окружавшее его ясно подтверждало, что контроль над феноменами ней установлен и что силы психики одержали решительную победу над грубыми физическими энергиями.

За эти секунды его жгучее желание поверить перешло в несокрушимую убежденность.

— Вы — пси–человек, — сказал он.

Кроудон глядел на Джона с растущим недоумением, которое сменилось самыми дурными предчувствиями. Нет, это, конечно, не Скиннер. Человек, сидевший в кресле перед ним, нисколько не походил на сохранившиеся фотографии. В чем была его ошибка? Он направил миллиарды джоулей энергии, необходимых для путешествия во времени, со всей точностью, выработанной за долгие годы исследований. Он, несомненно, сфокусировал свои лучи на том месте, где, по всем расчетам, следовало находиться кабинету Скиннера, примыкавшему к лаборатории, местоположение которой было твердо известно. И лучи коснулись человеческого тела. Но вот перед ним сидит этот странный субъект и говорит непристойности.

— Я не совсем пси–человек, — ответил Кроудон, — хотя и имею некоторое представление о пси.

«Какой нелепый синоним для слова «психолог»!» — подумал он. Правда, в материалах XX века ему попадался термин «мозгоправ», но чаще всего психолог в них именовался психологом. Прекрасная иллюстрация того, насколько письменный язык отличается от устного. И это доказывает, подумал он со злостью, которую нижестоящие порой испытывают к вышестоящим, что и светила исторической психологии способны ошибаться в вопросах лингвистики. Однако работа есть работа, даже если все и пошло не так, как хотелось бы.

— Боюсь, я не знаю вашего имени, — сказал он, обращаясь к человеку из прошлого. — Меня зовут Кроудон.

Он встал и, выполняя инструкции психологов, протянул руку приветственным жестом XX века.

— Я Джон Цзе, — ответил Джон, вставая и пожимая протянутую руку. — Это не совсем то, что пророчила правоверная наука моего времени. Но мне это нравится. Я ждал именно этого. Какой у вас век, Кроудон? Двадцать первый?

Кроудон был озадачен. Он ожидал растерянности и не сомневался, что объясниться с пришельцем окажется трудно, а то и совсем невозможно. Однако все получалось что–то уж слишком легко.

— Двадцать второй, — ответил он. — А точнее, сейчас двадцать седьмое марта две тысячи сто семьдесят восьмого года… тринадцать часов тридцать минут. — Помолчав, он спросил: — А вы пси–человек?