Максим Кононенко - Танго Страница 5

И мне не было больше сил, я ушел. Я бежал с поля боя как последняя баба, яростно дыша и повторяя криком степным: еще, еще, глубже, вот так, еще... А козел был здесь, он не отставал, он несся за мной, я чувствовал его чугунный взгляд, над которым болталось на металлических рогах все то, что нужно мне было раньше. Я знал, что больше уже не смогу бежать, я чувствовал, как тяжело дышать, как козел с каждым моим шагом все ближе и ближе. Еще! - прокричал я и повернулся к нему, а его холодные рога уже вошли в меня, уже подняли вверх, вот я уже прижимаюсь телом к ней, всем телом к ней, а она поворачивается и начинает отталкивать меня, колотить меня маленькими своими ручками, смеясь и шепча что хватит уже, довольно, что придут сейчас все, что увидят, а ей этого не хочется, ей от этого неуютно. Вот теперь-то наконец я и умер.

5

На следующий день поднялись где-то в полдень. Это было даже рано, если вспомнить наши последние две недели. Естественно, во рту было гнусно, пить хотелось страшно и жрать. Не было ничего - ни зубных щеток, ни еды, ни даже воды. Воду, впрочем, быстро нашли - сначала в трейлере, потом в крохотном озерке недалеко от дома. Все остальные, кроме нас с Анькой, сидели часов до четырех утра, думая, что делать дальше. Саша собирался ехать искать еду, Петя с Рудольфом хотели ехать с ним. Анька выглядела достаточно помятой и никуда не собиралась, Федя сказал, что пойдет за грибами, Леня решил туда же. А я хотел чего-нибудь придумать. Конечно, поехать на поиски еды - это очень романтично, но их и так уже трое, дело это небезопасное и Аньку одну оставлять не хотелось. Кроме того, я чувствовал невероятную вольность, у меня не было больше проблем, их у меня и раньше-то немного было, а теперь они исчезли все, так какого черта их выдумывать? Короче, грузовик уехал, грибники ушли, а мы с Анькой остались. Выпив для лечения водки, я отправился осматривать дом. Строение при дневном свете выглядело не столь мрачным, как ночью, но не менее огромным. Внутри не было никаких перегородок, никаких печей, просто ничего, очень странного предназначения дом. Сколько я ни искал следов жилья, сколько ни лазил по темным полам - не нашел. Было такое ощущение, что дом этот природное явление, что он сам вырос в этом лесу, вдали от всех, на самом конце никому не нужной грунтовой дороги. Может даже и дорога эта выросла вместе с ним, как часть дома, и мы - первые люди, проехавшие по ней. Потом я поднял Аньку, которая решила было спать дальше. Я тронул ее за плечо, она развернулась в мою сторону, но глаза не открыла и продолжала лежать, как будто чего-то ждала.

Это меня, кстати, удивило.

Пошли, - сказал я, видя, что она не спит, - пошли, побродим вокруг. Мы взяли с собой бутылку и отправились в лес. Сигарет уже не было, и мы прикладывались к водке очень редко, непонятно для чего, заедая листьями еще встречались зеленые листья. Зеленые листья без всяких признаков пыли. А что листья? Нам не привыкать - сколько раз по утрам мы вытряхивали на газету большую банку с окурками и, выбрав самые длинные, с наслаждением их докуривали. Анька шла чуть спереди и справа, я специально отставал, чтобы видеть ее, мне так хотелось рисовать ее, но я не умел рисовать Я умел очень много, а вот рисовать не умел никогда. В ней не было ничего особенного, да в нас всех не было ничего особенного, ничего необычного. Все мы были почти-что одинаковые, за исключением, быть может, отношения к происходящему. А что, спросила Анька не оборачиваясь, мы всю жизнь здесь просидим? Я сказал, что не знаю, я действительно не знал этого, я даже не знал, сколько она еще продолжится, эта наша жизнь. Наверное, пока нас не найдут. Или может быть так: кто-нибудь отправится в Москву и не вернется, потом другой, третий, пока мы не останемся здесь вдвоем. А почему это ты думаешь, что останемся именно мы? - спросила она. Я ответил, что иначе никак быть не может - ведь не поедем же мы с ней в Москву, ведь не дураки же мы. Не знаю, - произнесла Анька задумчиво, - жаль, что сейчас не лето. Да, жаль - подумал я в ответ и глотнул еще. Таким вот бестолковым образом мы с ней шатались по этому лесу часа четыре, допив водку и уже протрезвев, не выкурив ни одной сигареты и вспоминая что-то совсем не важное. Я пинал ногами полусгнившие трупы деревьев, Анька подбирала причудливой формы сухие коряги, рассматривала их внимательно и выбрасывала. Было скучно. Не было выстрелов за окном, никто не звонил и не рассказывал очередной нелепый слух о взрыве в метро, не было телевизора с летящими балеринами, многие из которых уже давно умерли от старости, не было, наконец, этого замкнутого пространства маленькой Петиной квартирки. Только лес и запах сырости. Назад мы шли молча.

Грузовик приехал часов в десять вечера, мы уже начали терять надежду. Федя с Леней принесли целую кучу грибов, я даже не знаю сколько, каких-то неизвестных мне совсем грибов. Когда мы с Анькой вернулись, грибы уже вовсю чистились и жарились в сомнительного вида посудине, найденной по всей видимости, как и все остальное, в трейлере. Вообще в этом трейлере можно было найти все - Анька полезла туда искать сигареты и без труда нашла. Потом мы курили, наевшись грибов под водку, и ждали грузовик. Гадать, где он может находиться и что с ним было бессмысленно - никто из нас не имел никакого понятия о том, куда они могли отправиться. Поэтому просто ждали.

Первым шум мотора услышал Федя, через секунду и остальные смогли отделить его от шелеста деревьев, мы вскочили и пошли навстречу, даже не то, чтобы пошли, а почти побежали. Грузовик показался из-за поворота, Петя восторженно орал в окно что-то отрывистое, Рудольф строил из пальцев всякие настоящие мужские знаки, Саша был серьезен и всем своим видом показывал, что без него ничего бы не вышло.

На этот раз мы опять выиграли. В фургоне грузовика было мешков пять картошки, большие куски свежего мяса со шкурой, разные сухие петрушки с укропами, даже банки с солеными огурцами, шесть штук банок. Не было только хлеба и сигарет. Мы по справедливому совету Саши вынули из грузовика мясо, завернули его в пленку, найденную в бездонном трейлере, и засунули в озеро. Федя тотчас принялся готовить очередную партию грибов и жарить мясо прямо на шампурах (из трейлера, конечно). Мы готовились пировать.

Петя рассказывал, что они и не выезжали на шоссе, а добрались до той самой развилки и свернули на другую дорогу, где через какое-то количество километров нашелся дачный поселок, на удивление пустой, только старый сторож, какой-то нерусский, почти татарин. Петя сказал, что они спросили у сторожа насчет еды, а тот вытащил ружье и закричал, что вот сейчас он их всех куда надо отправит, еды им захотелось, контра поганая, страну развалили, кильманда, армию пришлось просить, что б вас всех к ногтю, бездельники неблагодарные, а ну, чернявый, давай документ... - короче, пока он все это говорил, Саша плавно нажал на педаль и задавил старика к чертовой матери, достал орать, почему, кстати, весь перед грузовика теперь в его бестолковых мозгах. Ружье они привезли с собой, обычная такая штука с двумя стволами один над другим, И коробку картонных патронов, которую они нашли в убогом вагончике старого дурака. Потом они залезли в пару ближайших домов и легко нашли там всю эту картошку с банками. Дальше в поселок заходить не хотели - мало ли что, может там народу полно, только из домов не выходят. Собрались уже назад, но тут Рудольф углядел за сторожицким вагончиком старую облезлую козу. Она, как сказал Петя, стояла и жевала, полная дура, пока Рудольф заряжал ружье. И тупо смотрела в дырку ствола, может, чего и видела, пока здоровая охотничья пуля не вошла ей прямо между корявых рогов. Почему-то они решили разделать ее прямо там, хотя никто этим раньше не занимался. Приблизительно получилось. Теперь мы сидели и ели жареную козлятину, ничего так на вкус, с грибами и картошкой, пили водку и ни о чем не волновались, по крайней мере пока. Нам опять везло. Только Анька сидела мрачная. Она была мрачнее, чем даже этот наш черный домище. Я догадывался, почему. Но он мешал нам. Он стоял у нас на пути. Если бы грузовик его не задавил, он бы обязательно навел на нас солдат. А коза... Она ведь для того и существовала, эта коза, что бы когда-нибудь ее застрелили и съели. Она ведь коза. В конце концов, нам же надо было что-то есть. Я обнял Аньку за плечи, она как-то съежилась вся под моей рукой, даже дернулась, мне пришлось отступить. Тогда я в первый раз увидел этот настороженный Петин взгляд, скользнувший сначала по моей руке, потом по Аньке, а потом и по мне. Нет, не хотелось ни с кем ссориться, просто она нравилась мне. Просто мне с ней было хорошо. А что там у нее на уме - кто знал... Саша завел разговор о том, что мы будем делать завтра. Он предлагал выехать еще куда-нибудь, но еще куда-нибудь означало выезд на шоссе, полное безумие, у нас же все было, кроме хлеба и сигарет, но вместо хлеба сойдет и картошка, а выезжать на шоссе из-за сигарет... бред. Все были против, за был только Рудольф, но он, по-моему, к тому моменту уже свихнулся от романтики происходящего и мало что мог трезво соображать. Все хотели затаиться здесь, пока есть, что жрать, и нет никаких признаков ухудшения. О'кей, решили остаться. Саша сказал, что в таком случае он пойдет на охоту, болван, какая охота, откуда здесь звери? Рудольф долго кипятился, особенно когда его развезло, но никто уже не слушал - если мы могли понимать Рудольфову речь трезвыми, то чем больше выпивали, тем менее значащими для нас становились такие, казалось бы, родные английские слова.