Сергей Криницын - Заметки по поводу или Подонок, сын подонка Страница 5

*

В Минске я учился на дирижера.

Пробегите по клавишам! Черно-белый кошмар.

Десять скрипок не могут играть в такт.

Каждый раз одна из них тянет зеленую муть,

Hе проглотить, не выдохнуть таковы мои впечатления от репетиций студенческого оркестра, записанные по горячим следам, поднимаешь глаза к потолку, а под потолком выбиваются пыльные лучи и, сливаясь со звуком,

Солнечная дивизия лепит по струнам, дивясь,

И корчится в смехе или от боли

Желтый, оранжевый князь.

Дирижер изогнулся причудливым стеблем,

Выпустил лепестки,

От смычков потянулись нити моей тоски я опускал глаза, и музыка прекращалась.

*

"...Я размазан по стенам вокзала, утешаясь тем, что сохранила память. О, эти дивные полуподвалы! Ах, эти чистые диваны! Там, полулежа, небрежно развалившись на куски, я вижу чудеса ночного времени, шныряющие в родном городе год за годом. Фонари, сплюснутые глазами, тихо шепчут во мраке: "дзынь!" Шорохи тонут в пружинах дивана, и плывет диван из улицы в улицу, и нигде не наткнется на настоящую историю. От шуршания по камням вытерлись спины прохожих, водопадами льется луна, ночь негромко стучит в голове молотком из различных предметов - связки бубликов рыжих волнуют меня и качают в стороны, на поворотах вываливается капуста из прогнивших бревен, и черные тополя ловят ее распухшими от темноты губами..." (по-моему, я ошибся, и это называлось "Взгляд со стены")

*

"Анна Каренина написана очень муторным языком, но одна замечательная фраза там есть - Каренин говорит Анне: "Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно." И, если уж вспомнили о душе, вот еще замечательное место из специфического романа "Маски" Бугаева-Белого: "Успокойся, душа моя, что тебя нет в том, чего тоже нет, что в деревьях, чуть тронутых, шаркает шаг пешехода..." А закончим мы, как в анекдоте: "Одевайся, душа моя, и удаляйся." Эти три фразы я должен был бы поставить в эпиграфе. И это идиотское удушье: " - в двенадцать часов по ночам

- коридорами лет!" ("Московский чудак", - ну, на сегодня я чудак питерский). А теперь попробую прервать поток цитат - возможно, потоком автоцитат.

*

В Минске мне снилась русалка. ("от сна ошалев и печально повиснув на прутьях ресниц...") О ней я расскажу позже. ("пронзительно возникшая во сне...")

Если закрыть глаза, то легко увидеть солнце, которое одновременно излучает и поглощает свет; лучи скользят в двух направлениях, как золотые птицы.

Когда мне было шесть лет, я увидел, что - если я останусь бессмертным, то через миллионы лет, когда все уже расплавится придется быть лучом, потому что возможна будет только эта фигура: луч, пляшущий на кипящей плоскости.

*

Когда мне было шесть лет, от нас уехал - куда-то на юг - отец. Я не хотел, чтоб он возвращался - он и не возвращался, правда, по другой причине: не хотел не только я. Вампирически-жалостливые соседки спрашивали (с соответствующими рожами): "Папа-то пишет?" Естественно, я их ненавидел.

*

Мамины дед и бабка были красными директорами где-то в Волгограде. Красный дед бегал с именным наганом за красной бабкой (во хмелю, конечно) и, в конце концов, убил, а через месяц был, в свою очередь, убит ненавидевшим его сыном (дядей моей матери). Сын (дядя) отсидел, вся семья была ему благодарна, но историю эту, по возможности, скрывали, и мама долго верила в романтичную версию: после смерти бабушки дедушка не прожил и месяца, такая вот любовь...

*

"Я бежал по сырому песку и выпускал их одно за другим - целая вереница неизвестно кому адресованных воспоминаний. После каждого - в голове легкий звон, в груди пустота, и вот я лечу вслед за ними, пущенный чьей-то сильной рукой.

В песке ямка. Я выливаю туда горсть воды и смотрю, как быстро она уходит в песок. Повторяю снова и снова. Через мгновение песок уже сухой. Я сижу, подогнув ноги, раскачиваясь с ветром. Я горсть песка.

Она появилась из нараставшей волны. Ветер тронул мое плечо, я поднял голову и увидел ее светящееся тело. Когда она подошла ближе, то оказалась полупрозрачной, как медуза, с такой же склизкой поверхностью. Это было ужасно - я не мог отвести глаз и не в силах был прикоснуться.

Она переливалась и таяла под солнцем, испарялась, шипела, уходила в песок."

(кто-то плакал; слезы лежат на песке стеклянными шариками;

если кидаешь такой шарик в море, приходит русалка; потом

она всегда умирает; приходится снова бросать, кормить

волны, гладить руками ненасытное стадо; но мне не уснуть,

это я приношу ей гибель) "Девушка из моря ушла в песок, я

остался на берегу: лежать на сыром песке, грезить под унылые крики чаек, слушать разговоры звезд с рыбами - из двух синих глубин. Я понимал только одно: глубина ее глаз была больше, чем эта - в ней были свои звезды и свои рыбы, они пели и смеялись..." и я не спал, когда ее видел.

*

Hо почему так холодно в комнате? Кто-то хромает по коридору. Ватные одеяла - одно на другом, до потолка. Ко мне в больницу пришел отец, я не стал к нему спускаться. Передали от него - копченую рыбу, банку варенья. Банка тут же весело хлопнула об асфальт, рыбу, когда стемнело, съела больничная кошка.

Один старичок, учитель из села Сидоровское, учил меня играть в шахматы. Когда его выписали, я скучал. Через несколько лет я дошел до Сидорихи на лыжах по Волге, лед потрескивал, было страшновато и замерзли руки. В Сидорихе я пил чай, в тепле разморило, и все же часа через четыре я вернулся домой - мама не знала, куда я пропал. В шахматы я ему проигрывал, иногда удавалось вничью, а как сыграли в тот вечер - не помню. Зато помню, что чай был с блинами и черничным вареньем ("истинно русская еда", - приговаривал учитель) и что назад я шел быстро и весело.

*

Я долго плыл, но весь не утонул.

Осенний город машет парусами,

И гул проспекта заглушает гул

Того, что в нас ломается с часами:

Четыре стрелки, уши, голова,

Метелка, что торчит из рукава,

И прочее... С разбитыми носами,

Мы учимся не понимать слова:

Я долго спал, но не проснулся весь,

Скорее, ты находишься не здесь,

А там, где плавал, и, глотая воду,

Как поплавок, которому пора,

Hе удержавши щучьего пера,

Летишь навстречу бледному уроду.

*

Девочка растроганно смотрит на маму: "бедная, как она устает, как ей с нами трудно, мамочка моя, хорошая..." Мама поворачивается и, не выдержав, взрывается: "Да не смотри ты так на меня! Что молчишь? Волчонком смотришь!"

Девочка не знает, кто ее отец. Hа все ее расспросы мать отвечает слезами. Девочка упорна. Однажды, расплакавшись, мать называет ничего не говорящие фамилию, имя, отчество. Все это быстро забывается.

Девочка стоит на трамвайной остановке. Hа маминой работе устроили для детей новогоднюю елку, будут раздавать подарки. Трамвая нет уже полчаса, варежек нет уже давно, руки красные, как вареные раки. В прошлом году она была в костюме лисички, у нее были слова: "Ты медведь, а я лиса - вот какие чудеса!" Руки очень болят. Девочка плачет. (в седьмом классе она сбежала в детдом; у нее злой отчим; в газете была статья)