Дмитрий Федотов - Дом, который построил Страница 5

— Ох, Игорь Евгеньевич! — раздалось в прохладной тишине холла. И все-то вам неймется!

Фатьянов вздрогнул. Взгляд мгновенно обежал стены просторного помещения и замер на Доске почета, словно притянутый магической силой. Там, между ликами председателя исполкома и каким-то рядовым депутатом, втиснулась знакомая физиономия.

Дед Кузька!

У Игоря пересохло в горле, он зажмурился и помотал головой, гоня наваждение. Тьфу!.. Померещилось. Рядом с председателем, как и положено, красовался его зам, Антон Кириллович.

Фатьянов судорожно сглотнул и направился к выходу. Уже в дверях не удержался и еще раз взглянул на Доску. Толстопятое широко улыбнулся и подмигнул совершенно обалдевшему Игорю карим полыхнувшим малиновым огнем глазом…

4

Домовой в законе Архип Захарович, единодушно и бессменно избираемый председателем собрания последние два года, самозабвенно стучал большим деревянным молотком. Он позаимствовал его когда-то у одного районного судьи. Суд размещался в бывшем купеческом доме, находившемся на попечении Архипа Захаровича. Потом суд переехал в другое помещение, а дом, как и многие в городе, следуя генеральному плану реконструкции, снесли и поставили на его место молодежное кафе. Архип Захарович был уже в летах, шума не переносил вообще, а от дьявольской современной музыки у него резко подскакивало давление и нестерпимо чесались пятки, вводя в искушение растоптать, разметать орущие, визжащие, гремящие предметы в нарушение Кодекса Домовых. Поэтому, прослышав о коммуналке на Береговой, решил, что это много лучше, чем панельные высотки с мрачными, сырыми подвалами и вечными сквозняками, где кроме хронического насморка и ревматизма ничего не заработаешь. Архипа Захаровича приняли в жилищный коллектив, как и подобает его заслугам и положению, с уважением и радостью.

Город рос, строился, и добрых старых уютных домов оставалось все меньше и меньше. Пропорционально увеличивалось и население коммуналки. Народ подобрался самый разномастный: от совсем еще зеленых юнцов, которым едва перевалило за пятьдесят, до степенных, покрытых патиной домовых, помнящих благословенные времена без электричества, выхлопных газов и пестицидов. А совсем недавно к ним прибились леший Тит из вырубленной под новый микрорайон березовой рощи и кикимора Варька из засыпанного шлаком и застроенного кооперативными гаражами болотца у реки.

Долгое время было спокойно, пока однажды домовой Кузька, самый любознательный из них, регулярно следивший за местной прессой, не ошеломил всех сообщением о решении горисполкома на месте коммуналки построить гостиницу.

Известие вызвало тихую панику. Одни считали, что пора собирать пожитки и подаваться в деревню, проситься у печных на содержание. А это, как известно, самое распоследнее дело, крайняя степень деквалификации домового! Другие, кто помоложе, рвались в бой, горели желанием померяться силами с официальными властями, предлагая самые экстремистские меры.

Разброд прекратил Архип Захарович. Он заявил, что как самый старший по возрасту и положению принимает на себя всю ответственность и готов возглавить борьбу за дом. И не только потому, что это последнее их прибежище, но и по соображениям принципиальным: дом Елизара Бастрыгина — память о добром старом времени, и сохранить ее для потомков — их святой долг. Архип Захарович отправил Кузьму парламентером в исполком, но дальше секретарши тому пробиться не удалось.

Между тем почти всех жильцов выселили, а к дому пригнали кран с чугунной чушкой и бульдозер. Положение создалось угрожающее, и тогда было решено вынести вопрос на всенародное обсуждение.

— Тихо, друзья мои, угомонитесь! — изо всех сил колотил молотком Архип Захарович. — Так мы ничего не придумаем!.. Эй, вы там, на комоде, оставьте в покое пудреницу, поросята!.. Серафим Гаврилыч, опять хозяйские конфеты таскаешь? Нехорошо!

— А я што? — Уличенный Серафим Гаврилыч быстро сунул карамельку за щеку. — Я ж от табака отвыкаю. Все по науке, в журнале прописано.

— Ты ведь читать не умеешь, дядя! — крикнули с комода и пришлепнули лысину Серафима напудренной подушечкой.

— Апчхи!..

Розовое душистое облачко окутало домового. На галерке развеселились.

— Мне Кузьма Василич читал, — обиделся Серафим, — как, мол, придет желание нюхнуть — сразу леденец в рот, и соси! — Он стянул с головы подушечку и пульнул обратно, вызвав новый приступ хохота.

— Тише! — повысил голос Архип Захарович. — Сегодня у нас один вопрос на повестке: как отстоять дом Елизара Матвеевича, светлая ему память. Прошу высказываться. Какие будут предложения?

— Пусть Варька лягушек своих из подпола уберет, спать невозможно!

— А Тит манной каши объелся! На огороде сидит, пугалом прикинулся — от референдума нашего отлынивает.

— Прошу говорить по существу, — строго напомнил председатель собрания.

— Дед Хипа, скажи, чтобы Тимка мне транзистор вернул! Я ж его по-честному у огольцов в «чику» выиграл, а он врет, что я биту заговорил.

— Заговорил, заговорил! И пчелиным молоком смазал!

— А ну, цыц, шелупонь! — рассердился не на шутку Архип Захарович. — Все еще не дошло? Со дня на день по миру пойдем, ежели не придумаем чего. Соображаете? Строители у ворот!

Юнцы притихли, даже ногами болтать перестали.

— Может, еще раз в исполком наведаться? Сами бы, Архип Захарович, и сходили, — предложил робко Серафим, катая за щекой очередной леденец.

— Слыхал, что Кузьма Васильевич сказывал? — покачал головой Архип Захарович. — Там одни атеисты сидят. Запрут в психушку — и все дела.

— Да что с ними чикаться! — подпрыгнул на комоде Тимофей. Подкараулить вечерком — и карточку разрисовать, чтоб и с паспортом не узнали! Мы это с Филькой организуем!

— Вам бы только подраться, — подал голос молчавший до сих пор Петр Игнатьевич, хранитель древних законов и традиций. — Забыли, что в нашем Кодексе записано?.. Домовым категорически запрещается наносить другим лицам непосредственный вред.

— А ежели они сами скопытятся? — поинтересовался Филька.

— Что не запрещено, то разрешено, — глубокомысленно изрек знаток и хранитель законов.

— Эх, мне бы маленькое болотце, — мечтательно произнесла Варька. — Заманила бы миленьких — и поминай как звали!

— Есть мысля! — щелкнул пальцами Филипп. — Отправим ихнего начальника побродить в трех соснах недельки на две, пущай проветрится!

— А когда возвернется, еще злобней будет, — высказал сомнение Серафим. — Тогда уж точно без крыши останемся.