Юрий Нестеренко - Яблоко и Ева Страница 5

Рождение Евы поначалу несколько улучшило ситуацию, но не надолго. И дело было даже не в пронзительном детском плаче и пеленках, сооружаемых из подручных материалов -- точнее, не только в этом. Главная проблема состояла в том, что Ева стала _восьмой_. Пока что система жизнеобеспечения, хотя и на пределе, но справлялась с небогатыми потребностями младенца -- но ясно было, что, когда ребенок подрастет, кем-то из членов экипажа придется пожертвовать.

Когда эта проблема была впервые названа вслух, Бартон предложил наиболее очевидное решение -- жребий. Время, в принципе, еще терпело, но командир понимал, что, если не устранить этот дамоклов меч прямо сейчас, выбросив кого-то в космос и тем самым разрядив обстановку, все это может кончиться побоищем на станции. Понятно, что Линда сразу была исключена из жеребьевки -- Ева Евой, но лишаться единственной женщины детородного возраста было бы крайне опрометчиво. Но тут и Дмитрий Антонов заявил, что он -- единственный уцелевший славянин, носитель не только генофонда (генетический материал каждого из астронавтов уже хранился в холодильнике у Харпера), но и великой русской культуры, а потому тоже должен быть исключен из жребия. Его поддержал Пьер Жофруа, единственный западноевропеец; жребий, по его словам, должны были тянуть четверо североамериканцев. Канадец Морис Строу, однако, решительно возразил против того, чтобы его валили в одну кучу с гражданами США, коих наблюдается явный избыток. Том Лерой, естественно, потребовал исключения для себя на том основании, что он -- черный. Харпер был необходим, как врач, а Бартон заявил, что в критической ситуации командир просто не имеет права жертвовать собой. Таким образом, идея жребия потерпела полный крах.

После этого обстановка на станции стала совершенно параноидальной. Каждый следил за другими, подозревая их в подготовке покушения на свою жизнь. Стоило тем из астронавтов, что еще сохранили остатки нормальных отношений, начать негромкую беседу (а тем паче попытаться избавиться от общества остальных, перебравшись в другой отсек) -- прочие тут же норовили оказаться рядом, чтобы выяснить, о чем они сговариваются. При этом никому из них не приходило в голову покушаться на Еву, нарушившую хрупкое равновесие; все понимали, что эта девочка необходима для возрождения человечества, и все искренне желали такого возрождения -- но никто не хотел, чтобы сей грандиозный проект осуществился именно за его счет. Если бы они знали, что должны умереть все -- пожалуй, они нашли бы в себе мужество принять это; но мысль "я умру, а они все останутся жить" казалась каждому из них невыносимой.

Пожалуй, общее безумие не затронуло только Линду. Она занималась исключительно своей дочерью, забросив даже астрофизические исследования, которые продолжала вести почти до рождения Евы. То ли у нее пробудилось то, что обычно называют материнским инстинктом, то ли она прониклась величием своей миссии (праматерь всего будущего человечества! ), то ли, наконец, она (скорее подсознательно, чем сознательно) угадала в заботе о дочери единственную лазейку, в которую можно ускользнуть от охватывавшей станцию паранойи...

Еве было почти два года, когда на МКС-3 случилась авария. Мелкие неполадки возникали и прежде, но их удавалось устранять. Однако на сей раз возникла по-настоящему серьезная проблема -- нарушилась ориентация одной из солнечных батарей, вследствие чего генерируемая мощность упала ниже критического уровня. Кто-то должен был выйти в открытый космос и попытаться устранить неисправность.

По инструкции это полагалось делать двоим, по штатному расписанию -Строу и Антонову. Им удалось быстро обнаружить причину аварийной ситуации. Причиной было инородное тело, застрявшее между корпусом станции и панелью солнечной батареи. Инородным телом оказался мертвый младенец.

Во время орбитального полета трудно что-то выбросить насовсем -- если только не затормозить это ниже первой космической или не ускорить до второй. Два трупика продолжали свое движение по орбите, весьма близкой к орбите МКС-3, раскаляясь под солнечными лучами и вновь промерзая почти до абсолютного нуля в тени Земли. В отсутствии кислорода и гнилостных бактерий обычный процесс разложения не протекает, однако термический распад сложных органических соединений все равно происходит. Тела теряли часть массы вместе с образующимися газами (которые, выходя через различные отверстия, создавали кратковременную тягу), из-за разрушения тканей и постоянных перепадов температур от них отваливались куски... словом, постепенно каждый трупик превращался в нечто вроде крохотного кометного облака, к тому же чуть-чуть меняя траекторию. Так что в итоге курс одного из них вновь пересекся со станцией, и относительная скорость оказалась достаточной, чтобы повредить солнечную батарею (в свое время инженеры, создавшие МКС-3, гордились ее особо легкими панелями... )

Пока вышедшие в космос выскребали губчатую массу из-под панели и отчищали заляпанные фотоэлементы (дело происходило на солнечной половине витка), у оставшихся на станции практически одновременно созрела мысль, что проблему лишнего человека можно решить, попросту не пустив вышедших обратно. В отличие от стыковочных узлов, внешние люки, заблокированные изнутри, невозможно было открыть снаружи: ведь по другую сторону стыковочного узла находится герметичный корабль, а по другую сторону люка -- открытый космос. Правда, лишним был только один человек, а в космосе находились двое; ну так что ж -- это давало возможность родить еще одну девочку. Загоревшиеся этой идеей даже не задумались, кто, в случае чего, будет устраняь следующую внешнюю неполадку...

Но и у работавших в открытом космосе мысли развивались в сходном направлении. Что именно там произошло -- так и осталось неизвестным. Строу утверждал, что Антонов напал на него, и ему пришлось, обороняясь, вырвать воздушный шланг из скафандра русского. Антонов не мог этого опровергнуть, ибо его безжизненное тело, кувыркаясь, удалялось прочь от станции -- но, думается, если бы он и впрямь напал первым, на его месте теперь был бы Строу.

Бартон был рад воспользоваться предлогом и объявил, что не пустит убийцу обратно на станцию. Увы, после этих четырех кошмарных лет даже воля и разум командира начали сдавать -- иначе бы он подумал о том, что оставшийся снаружи Строу отнюдь не беспомощен. Инструменты для ремонта, которые он взял с собой, можно использовать и для разрушения...

Строу не стал ничего просить и требовать. Он не произнес ни единого слова. Услышав приговор командира, он попросту принялся ломать панели одну за другой. О спасении человечества он больше не думал. Его интересовала только месть тем, кто обрек его на гибель.