Михаил Белозеров - Никто и никогда Страница 5

Калембал де Труа периодически восклицал:

— Протестую от лица просвещенной Европы! — и дергал крашеными усами.

Обыскали весь дом, двор, окрестности и даже зачем-то спустились и посмотрели на черную реку. Противоположного берега уже не было видно. Быстро темнело. Кое-где зажглись огни, и деревню затянуло дымом.

Ивон Поплавски замерз. Некоторое время он, как сомнамбула, ходил за полицмейстером и выполнял все его указания. Не то чтобы хотел заслужить доверие, просто от природы был законопослушен, хотя знал, что это не спасет от наказания, если его признают виновным в чем-то предосудительном, хотя вины за собой и не чувствовал. А вина его как организатора очевидна. Лет пять-шесть дадут, думал он. Ославят на весь мир. Почему-то его это больше всего волновало.

Наконец все устали и решили ехать в город.

— Вот что! — сказал полицмейстер. — Событие из ряда вон! Рот я вам заткнуть не могу. Было чудо?

— Было! — согласился Калембал де Труа и высморкался в огромный платок, потому что успел простыть. — Пресса целый год пишет. Премьер хотел посетить. Ну теперь уж все равно…

— Ну и отлично! — не слушая его стенаний, резюмировал полицмейстер. — К чуду у нас все привыкли. Чудо, оно, знаете, на то и чудо, — и неопределенно покрутил рукой, измазанной в саже.

— Да! — вдруг важно даже для самого себя произнес Ивон Поплавски. — Спишем на чудо!

Ему вдруг стало все безразлично. Столько лет усердия, унижений. Карьера под откос.

Учителя, который тоже захотел поучаствовать в обсуждении такого интересного вопроса, снова никто не стал слушать. Старосту — тем более.

Уныло прошествовали к машинам, спотыкаясь и расплескивая воду в ручье. Под ногами хрустело — стало подмораживать.

Машины, которые успели основательно остыть, долго не заводились. Наконец поехали. Вдруг на Береговом перевале в неровном свете фар мелькнула странная фигура.

— Стой! — взвизгнул полицмейстер.

Но за мгновение до этот шофер нажал на тормоза. Машина пошла юзом, стремительно несясь к чернеющему слева обрыву, и в полуметре от него замерла.

Еще не успели стихнуть тормоза, как Ивон Поплавски юношей выскочил и, поскальзываясь в каше из воды и снега и боясь упасть, побежал. Только бы… только бы… холодея, думал он. Все отдам!

Это оказалась Зои Кутью — промокшая, продрогшая, явно не в себе, но главное — живая. Ее подхватили — безвольную и покорную. Отнесли в машину, усадили, укутали. И вздохнули с облегчением.

— Ну что, господа? — ехидным голосом спросил полицмейстер, когда они с тронулись дальше. — Было чудо или нет?

— Было! — уверенно заявил Калембал де Труа.

Его крашеные усы победно закрутились вверх. Кто его переубедит?! Главное снимки!

— Вот видите… — укоризненно протянул полицмейстер. — Это в вас газетчик заговорил. — А я вам вот что скажу: перед чудом вы дернули. Дернули?

— Ну дернули… — нехотя согласился Калембал де Труа и поморщился, как от рыбьего жира.

— А когда чудо это появилось, да еще вы своим магнием пыхнули, наша любезная дама, — полицмейстер повернулся и ласково посмотрел на Зои Кутью, — испугалась и сбежала. Так?

— Протестую от лица просвещенной Европы, — как-то вяло и больше по привычке возмутился было Калембал де Труа.

Зоя Кутью почему-то промолчала, а только ближе пододвинулась к Ивону Поплавски, положив ему на плечо головку, обрамленную золотыми локонами. Нежная. Ласковая. Самому Ивону Поплавски было не до спора: его левая рука блуждала в складках ее одежды.

— Ну может, и так, — вздохнул, припертый железной логикой, Калембал де Труа. — А может, и не так!

— Именно так я и напишу в рапорте! Испугалась и заблудилась в местных палестинах!

— Такой материал пропал, — через целое мгновение сокрушенно произнес Калембал де Труа. — Какой материал!

— Зато никаких экстраординарных обстоятельств, — радостно выдал полицмейстер.

— Может, мы по этому поводу-у-у?.. — потянулся к портфелю Калембал де Труа.

— Это другое дело! — обрадовался полицмейстер.

Звякнуло стекло. Пахнуло алкоголем. Ивону Поплавски сунули в руку стакан. Он выпил механически, не почувствовал крепости сливовицы, и подумал, что изменит жене. Завтра же. Нет, послезавтра, решил он и крепче обнял Зои Кутью.

— Кидо, а ну-у-у… брысь отсюда!

Восьмилетний мальчишка воробьем вспорхнул из кресла, предварительно сорвав с головы 'обруч'.

— Кто тебе разрешил?! — грозно вопрошал Кондо Кататэру, с тревогой обозревая экран, на которой капитан Ковель и Ивон Поплавски мучились в жутких сомнениях. — Опять накрутил?

— Ну пап… — начал обычную песню Кидо. — Я всего лишь раз. Очень занятно, как они балдеют.

На самом деле — два раза, но об одном разе можно и промолчать.

— Если мы будем так делать, никто и никогда не разберется в истории. Понаделаешь временных колец, а мне распутывать. На Земле так не бывает! Не бывает! Понял?! С этого дня я ставлю блокировку! Никакого вмешательства!

— А сам? — ехидно спросил сын, на всякий случай отступая к двери.

— Только в целях эксперимента и в исключительных случаях.

— Ну да… — скептически шмыгнул носом сын.

Кондо Кататэру пристально посмотрел на него:

— Запомни: никто и никогда не должен вмешиваться в историю человечества. Понял меня?!

— Ну, папа… — пискнул Кидо.

— Брысь, я сказал!

Кидо не выдержал и со всех ног бросился в коридор. Кондо Кататэру устало вздохнул и сел в кресло. Синхронизировал ситуацию в обоих случаях и привел их к нулевому возмущению. Завтра разберусь, решил он, на всякий случай ставя блокировку, и отправился спать. Огромное 'блюдце', мигнув огнями, набрало скорость и перешло на экваториальную орбиту. На смену ему опустилось и замерло другое. Дежурство продолжалось. А Кидо, укладываясь в постель, подумал, что в следующий раз обязательно придумает такое-растакое, о чем будет нестыдно после каникул рассказать друзьям-товарищам.