Джон Уиндэм - Будь мудрым, человек! Страница 5

Одна из маленьких санитарок схватила меня за руку.

— Мамаша Оркис, дорогая, что с вами? — встревоженно воскликнула она.

Что я могла ей ответить? Я сама ничего не понимала. Девушка в зеркале покачала головой, а слезы продолжали катиться по ее щекам. Крохотные ручки моих спутниц успокаивающе похлопывали меня, тоненькие голоса произносили слова ободрения. Отворились двери соседней комнаты, и, сопровождаемая озабоченными возгласами, я проследовала туда.

Комната сразу же поразила меня тем, что была похожа одновременно на будуар и на больничную палату. Будуаром ее делало чрезмерное обилие розового цвета. Он был везде — в цветах, вытканных на ковре, устилавшем пол, в салфеточках, подушечках, абажурах, прозрачных занавесях на окнах, а о больнице напоминали выстроившиеся вдоль стен шесть диванов или, скорее, широких низких кроватей. Одна из них свободна.

Это была достаточно просторная комната, у каждой кровати стояли тумбочка, стул и небольшой столик. Середина комнаты удобно вместила красивые кресла и большой стол, на котором красовался со вкусом составленный букет цветов. Легкий аромат, разлитый в воздухе, и приглушенные звуки струнного квартета, доносившиеся откуда-то, создавали приятную атмосферу и настраивали на сентиментальный лад. На пяти кроватях уже отдыхали их монументальные владелицы. Две из сопровождавших меня санитарок поспешили к свободной кровати и быстро откинули розовое шелковое одеяло.

Пять голов повернулось в мою сторону, и пять пар глаз уставились на меня. Три из моих соседок приветливо улыбнулись мне, две остальных отнеслись сдержанно.

— Привет, Оркис! — дружески воскликнул кто-то из них, а затем обеспокоенно спросил: — Что с тобой? Было трудно?

Я посмотрела на говорившую. Ей было года двадцать три на вид, ее доброе пухленькое личико, обрамленное русыми кудряшками и не лишенное миловидности, высоко лежало на подушке. Ну а все остальное — увы! — гора, прикрытая одеялом из розового шелка. У меня уже не было сил, чтобы сказать ей что-нибудь хорошее, поэтому я только улыбнулась.

Мой конвой дружно остановился у свободной кровати. После небольшой суматохи и приготовлений общими усилиями меня наконец уложили в постель, под голову заботливо подложили высокую подушку.

Путешествие порядком утомило меня, и я с облегчением улеглась и расслабилась. Две санитарки поспешили оправить одеяло, еще одна вынула носовой платок и осторожными движениями вытерла слезы на моем лице.

— Вот и хорошо, милочка. Вы снова дома, все будет хорошо, как только отдохнете. Постарайтесь уснуть.

— Что это с ней? — спросила одна из моих новых соседок. — Не справилась?

Та из санитарок, у которой был розовый крестик на кармане, должно быть старшая, резко повернулась к ней.

— Подобный тон здесь неуместен, мамаша Хэйзел. Разумеется, мамаша Оркис великолепно справилась — родила четырех малюток. Не так ли, дорогая? — добавила она, обращаясь уже ко мне. — Поездка немного утомила ее, только и всего.

— Хм, — неопределенно хмыкнула спрашивавшая, но от дальнейших комментариев воздержалась.

Вокруг меня продолжалась суета, кто-то подал мне стакан с жидкостью, с виду похожей на воду, но, как оказалось, по вкусу отнюдь не вода. Я слегка поперхнулась от первого глотка, но, когда выпила все, тут же почувствовала себя лучше. Оправив еще раз одеяло и подушку, моя свита удалилась, оставив меня полусидящей, с заложенной за спину подушкой, так что я вполне могла хорошо видеть своих сопалатниц, которые, в свою очередь, тоже уставились на меня.

Воцарившееся неловкое молчание наконец было нарушено той из них, которая первая приветствовала меня.

— Куда они направили тебя в отпуск?

— Отпуск? — тупо переспросила я.

Это всех их немало удивило.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала я.

Они продолжали недоумевающе смотреть на меня.

— Правда, не такой уж это отпуск, — наконец сказала одна из них, не меняя удивленного выражения лица. — Я не забуду свой последний. Они отправили меня к морю, даже дали небольшую машину, чтобы я могла поездить повсюду. Все были очень добры к нам — нас там было всего шесть мамаш. А тебя возили к морю или ты ездила в горы?

Они не собирались прекращать свои расспросы, и в конце концов мне пришлось бы что-нибудь им ответить. Поэтому я выбрала самый простой в таких случаях ответ.

— Не помню, — сказала я. — Ничего не помню. Я совсем потеряла память.

Мой ответ не вызвал сочувственной реакции.

— О, — сказала та, которую звали Хэйзел, с заметным удовлетворением. — Я так и знала, что тут не все ладно. Значит, ты также не помнишь, какой категории были твои малышки — первой или второй?

— Не дури, Хэйзел, — оборвала ее другая. Конечно, первой. Если бы не так, Оркис не вернулась бы сюда. Ее перевели бы во второй разряд и отправили в Уитуич. — Уже более мягким тоном спросила: — Когда это произошло, Оркис?

— Я… я не знаю, — пролепетала я. — Я ничего не помню, кроме того, что очутилась в больнице. Ничего.

— В больнице? — презрительно фыркнула Хэйзел.

— Она имела в виду Центр Материнства, — поправил меня кто-то из них. — Неужели ты хочешь сказать, Оркис, что совсем не помнишь нас?

— Не помню, — призналась я, мотнув головой. — Мне очень жаль, но я ничего не помню из того, что было до боль… до того, как я попала в Центр…

— Странно, — сказала Хэйзел неприятным голосом. — А они знают об этом?

Ни одна из них, похоже, не собиралась помочь мне.

— Конечно, знают, — наконец сказал кто-то. — И прекрасно понимают, что память не имеет никакого отношения к тому, какой ты категории: первой или второй. Да и какое это имеет значение? Послушай, Оркис…

— Дайте ей отдохнуть, — вмешалась другая. — Видимо, ей досталось в этом Центре, да еще дорога и возвращение домой. Меня тоже это порядком выбивает из колеи. Не обращай на них внимания, Оркис. Попытайся уснуть. Проснешься, и все покажется другим, вот увидишь.

Я с благодарностью приняла это предложение. События развивались настолько стремительно и обескураживающе, что сейчас я не в силах была разобраться в них. Я была опустошена. Поблагодарив свою спасительницу, я откинулась на подушки и сделала то, что делают в тех случаях, когда хотят сделать вид, что спят, — я закрыла глаза. Если в бреду или при галлюцинациях сон возможен, то именно это произошло со мной — я уснула…

За мгновение до того, как я окончательно проснулась и открыла глаза, я почувствовала, что надежда вдруг снова вернулась ко мне: сейчас я открою глаза и увижу, что все прошло, что ничего этого не было. Но, к моему отчаянию, это было не так. Кто-то осторожно тронул меня за плечо, и первое, что я увидела, открыв глаза, было лицо малютки-санитарки с крестиком на кармане.