А Кобринский - Опухоль Страница 5

19

Обратная дорога утомила меня. Тошнота подступала к горлу, давила, но я держалась. Сестра заметила мое состояние. Остановила такси. Через десять минут мое путешествие завершилось. Открыла Валя. Заплаканные глаза вспыхнули внезапной радостью.

- Чего я только не передумала, - сказала она срывающимся от волнения голосом.

- Соскучилась по нашему поселку, - сказала сестра и добавила извиняющимся тоном, - по-гостила бы у меня, но не знаю, какие лекарства ей нужны. Да и где их достанешь?

20

- Ты целый день была на ногах. Немедленно ложись! - сказала Валя. Я присела на диван-кровать и потеряла сознание.

21

Концы веревок крепились на вершине горы. Я висела на подмостях с зубилом и молотком в руках и буква за буквой высекала в скальной породе:

Верую во единого Бога Отца, Вседержителя Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного...

Неустанная работа сменилось задумчивым сидением на черном камне. Вдруг я увидела отца Стефания. Изредка пролетавшие пушинки снега гармонировали с его спокойным и тихим взглядом, Я обратилась к нему с некоторым волнением: "Я напишу для вас картину маслом в религиозном духе - можно?" "О, да, конечно можно, можно, можно", - пропел он голосом скрипучей шарманки. Мне стало жаль его и я, учтиво поклонившись, ушла в ту сторону, куда смотрели его глаза, обратив внимание на то, что за его спиной возвышается неодолимая стена. Я шла до тех пор, пока круг не замкнулся - я наткнулась на ту же стену. Это она магнитила меня. С трудом оторвавшись от нее, я слегка протянула руку вперед и позвала: "Отец Стефаний!" И тут же то место, которое я себе наметила, превратилось в моего возлюбленного. "П-п-рошу в-вас, - сказала я заикаясь, уд-делить м-мне мин-нуту вним-мания". "А почему же - можно, можно, можно!" произнес он в любопытном ожидании. "Я хочу подарить вам рисунок, принести не решаюсь. А вдруг он вам не понравится". "Знаете ли вы, - начал он с расстановкой, медленно, - что всякий дар есть дар и его надо принять, последовала недолгая пауза, - но вы, кажется, не первый раз говорите об этом!" "Говорила или не говорила?" - спрашивала я себя, безрезультатно возвращая память в тысячелетнюю давность. "Говорила или не говорила, не имеет никакого значения, потому что все равно в его глазах ты оказалась обманщицей ", - как только я об этом подумала, неодолимая стена превратилась в стекловидную дверь. Окруженная толпой, я увидела за створками отца Стефания. Его очевидно раздражало нахальное столпотворение, каждая частица которого была человеком, имевшим длинный-предлинный нос. Я боялась, чтобы он не застал меня на месте преступления среди других любопытствующих негодяев, но то, чего я так боялась - случилось. Он вышел. Я дала ему дорогу и низко поклонилась, приветствуя его, но он прошел мимо, даже не глянув в мою сторону - вспомнил мои пустые обещания. И сразу же я очутилась вне церкви с намерением войти снова, чтобы вручить моему священнику рисунок в карандаше, изображавший уснувшего монаха, которому снится сон о любви. И вот я на ступеньках - подаю нищему и вхожу. "Отец Стефаний" - произношу шепотом. Он медленно повернулся ко мне и тут я заметила, что он покраснел. "Здесь все?" -- спросил он о свертке, который я вложила ему в руки. Я промолчала. Он повторил свой вопрос. Я кивнула и прочла на его лице разочарование. Он отвернулся и начал таять. Я увидела, что сквозь него просвечиваются свечи, иконы и алтарь. Чтобы не потерять его, общаться с ним, я последовала его примеру. Он подошел ко мне только тогда, когда я стала невидимой. Теперь мы воспринимали друг друга хорошо. По его взгляду я поняла что надо было делать и, нагнув голову, поцеловала крест, который был прижат к его груди вместе с евангелием. "Так вот, - сказал он и продолжал вдумчиво, все ваши вопросы сводятся к страде человеческой, к погоне за счастьем, а это ведет к тому, что вы должны..." Он говорил долго, но я не внимала его словам, не понимала ничего, а только слышала его голос и наслаждалась тем, что он в данную минуту говорит со мной. Когда он умолк, я произнесла "отец Стефаний!" и больше ничего не могла сказать. И тут я стала свидетельницей своей собственной глупости "Я хочу, чтобы вы подарили мне свою фотографию." "Фотографию? - его брови удивленно поползли вверх, - у меня есть только групповые снимки, может мне сфотографироваться специально для вас?" - спросил он с некоторое иезуитской колкостью, улыбаясь при этом. И вдруг я сорвалась: "Вы презираете меня!" Лицо его мгновенно изменилось, стало гневным: "Пастырь должен прощать даже преступников. Я не имею права презирать людей". "Извините, - выдавила я из себя, - впредь постараюсь не докучать вам"... "Почему же, приходите в церковь. Здесь вы всегда сможете поговорить со мной - здесь я могу, но только..." Я резко повернулась и пошла к выходу. Жалкий трус. Я люблю и ненавижу его. Надо вырвать его из своего сердца. Надо! - повторила я, теряя его навсегда, возвращаясь из невидимого состояния в обычное. Но что это. Я ощущаю легкое покачивание. Да это же шаткие подмости. Я снова с зубилом и молотом в руках: "Распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребеша и воскресшаго на небеса и сидяща одесную Отца. И паки грядущего со славою судиши живым и мертвым. Его же царствию не будет конца".

22

Я очнулась. Посмотрела на стены, освещенные тусклым рассветом; на стол, который находился от меня на расстоянии вытянутой руки; прикоснулась к ребру диван-кровати, прошлась пальцами по одеялу - не могла поверить тому, что существует реальность.

- Как она себя чувствует? - прозвучал в коридоре голос моего бывшего супруга.

- Мама у нас железная. Умудрилась в гостях у Оли побывать.

- Оля тут?

- Уже уехала.

Я вслушивалась с некоторым раздражением. Сейчас он войдет - моложавое лицо с впалыми щеками, длинные мятущиеся пальцы и покачивание.

- Здравствуй, Эля, - говорит он, придавая своему голосу бодрую, спортивную интонацию- повторяет настойчиво, но и тут я не открываю глаза - не хочу с ним общаться. -Валя, - позвал и, когда дочка вошла, выпалил - ей плохо!

- Мама, ты меня слышишь? Мама! - она присела и нащупала пульс. Убедившись, что я жива, успокоилась. И тогда я поднесла руку ко лбу и пальцами потерла висок. Это означало, что у меня сильно болит голова и я нуждаюсь в новой порции промедола.

23

Я остановилась посредине церкви, пропуская вперед всех желающих мироваться и ждала. Вот уже и людей стало меньше, и свободнее, но он все не выходил. "Неужели не выйдет?" Но вот я слышу за своей спиной тихий голос: "Во имя отца и сы-ы-на". "О, это он", - подумала я и обернулась. И, действительно, он заменил уставшего архиепископа. Я тут же подошла. В глазах моих светилась радость. Он поднес руку к моим губам. Я поцеловала ее, слегка придержав в своей. Затем я, как пьяная, отошла в сторону неподалеку от него и с необыкновенной настойчивостью стала ловить его взгляд. И это случалось. Каждый раз, когда он опускал в елей помазок свой, чтобы мазать лбы мирян, он оборачивался и украдкой посматривал на меня. "Бессовестная тварь!" - так, наверное, думал он обо мне. Была до конца службы. И, конечно же, пошла той дорогой, которой должен был идти он. Несомненно, что он увидел меня, потому что, подходя к трамвайной остановке, опустил голову. Смотрел только под ноги. Подъехал трамвай. Мы вошли в разные двери. Прошла через весь вагон. Остановилась за его спиной. Обратила внимание, что длинные волосы спрятаны под шляпу. Не хотел, чтобы на него обращали внимание, как на священника. Но вот он вышел и я поспешила за ним со всех ног. Видел меня и так беспощадно убегает. Какой бесчувственный человек !